HP Luminary |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » вспоминать наше лето
Действующие лица: Persephone Derrick & Seamus Finnigan при участии Aleera Nott
Место действия: б. Святого Мунго
Время действия: август 2022
Описание: Осторожно, возможны осадки в виде упрямых погорельцев и прелестных девушек.
Это лето – наше лето, вспоминай его…
Без спасательных жилетов прыгаем в окно,
дымом-дымом да коньячными пробками, а я мимо-мимоПредупреждения: Начало чего-то нового.
Отредактировано Seamus Finnigan (2018-06-07 10:56:53)
Земля смеётся и вертится, смеётся и вертится уже который год. Сегодня мироздание отмерило годовщину того дня, когда Пенни появилась на свет. Прекрасная Персефона Деррик украшает эту планету ровно двадцать шесть лет.
День Рождения, выпавший на пятницу, это отличный повод, чтобы отпроситься с работы пораньше. Да и после двух бокалов шампанского лучше не садиться за бумаги отдела магического правопорядка – рискуешь упустить какую-нибудь мелочь, из-за которой потом придётся спорить со всякими молодыми аврорами, а ведь они только и выжидают момент, как бы усадить бравого секретаря в лужу. Но не сегодня, мальчики.
Рабочий день начался с того, что матушка Пенни, а по совместительству старший специалист подразделения аналитики, выпрыгнула из-под стола Персефоны с криком: «Сюрприз!», и Деррик в который раз прокляла то, что её родительница имеет неограниченный доступ к её рабочему месту. Оказавшись покрытой бесконечными помадными следами от поцелуев, секретарь кое-как угомонила восторг своей матери, поздравив её с рождением единственной дочери и клятвенно пообещав в воскресенье приехать к ним с отцом в гости. Стандартные, но очень приятные поздравления от коллег, цветы, конфеты, мешочек с галлеонами в качестве подарка. В одиннадцать из буфета спустили большой праздничный торт, которым Деррик намеревалась всех накормить. Угощение вышло несколько более дорогим, чем она рассчитывала, так что каждый чёртов сотрудник отдела магического правопорядка должен был прийти в неописуемым восторг от кондитерского шедевра, и Пенни намеревалась тщательно за этим следить. Потом несколько бутылок шампанского в окружении самых близких коллег, и вот она уже отпрашивается уйти до обеда.
Лира как всегда на дежурстве, и они не могут вечером спокойно выбраться в кафе или даже посидеть у кого-нибудь из них дома, поэтому Пенни вооружается куском торта и отчаянно идёт отмечать свой день Рождения в больницу св. Мунго. Целительница души Персефоны пообещала договориться, чтобы её подменили на пару часов, и они бы смогли самозабвенно похихикать в комнате отдыха для персонала. А после того как Нотт вернётся к исполнению своих непосредственных обязанностей, Пенни поднимется на недосягаемую высоту главного светила Лондонской медицины, а по совместительству её любимой крёстной. И если у Лиры был один весомый недостаток, заключавшийся в том, что с ней было невозможно предаться утехам общения с зелёным змием, то Дэвис в этом смысле была безупречна.
Манекен в зелёном фартуке манит к себе именинницу. Это создание уже столько раз выслушивало заявления вроде: «Я пришла навестить младшего целителя Нотт» или «Меня ожидает мисс Дэвис», что на этот раз проход открылся без лишних слов. Либо кредит доверия, либо праздничная магия. Пенни и тортик оказываются в здании.
Естественно, внизу нет никого из знакомых, хотя Лира говорила, что постарается её встретить. Зная всё о специфике работы своей драгоценной подруги, Пенни взлетает на пятый этаж, напевая мотивчик назойливой рекламной отбивки, которую вечно крутят по волшебному радио. Жизнерадостность Персефоны категорически контрастирует с табличкой, украшающей вход в отделение: «Недуги от заклятий — Наговор, не совместимый с жизнью…» против мелодичного «Кокос и масло жожоба…».
Лиры не видно на этаже, а совать свой нос в кабинеты Деррик отучили буквально во время её первого посещения этого храма Асклепия: тогда она заглянула в палату, где Нотт осматривала голого дедушку. О, чудо! Пенни слышит родной голос, который доносится из конца коридора. С любовью она отмечает, что Лира стоически отбивается от попыток повесить на неё ещё пару пустяковых случаев «до вашего перерыва». Нотки голоса ведут Персефону подобно путеводной звезде, и вот она обнаруживает вожделенный кабинет. Вежливый стук в приоткрытую дверь и безапелляционное выражение лица «мне только спросить», − Доктор, здравствуйте. Мне двадцать шесть, а я всё ещё не замужем. Скажите, это смертельно? – Лира должна её вылечить.
Осталось только сдохнуть с хрипом на плахе – так плохо.
Лиловый негр не подаст манто. Твой духовник,
лиловый бомж, проткнёт прутом и снимет пуховик.
"Однажды я смогу покончить с этим..."
Он обещает себе, запуская пятерню в волосы, испуская тяжёлый вздох, а затем разворачивается, улыбаясь - нагло, открыто, обезоруживающе, и кивает. "Да, да, я возьмусь за этот груз, не бойтесь". Но возьмётся за этот - а кто бы взялся за груз всей его жизни? Он обещал дочери завязать. В памяти на миг всплывает обеспокоенное лицо Мойры, светлая прядка спадает ей на лицо, и Шимус убирает её очень осторожно, двумя пальцами, убирая за ухо со сверкающим в нём новой серёжкой - подарок Шима же на день рождения дочери. Серьги-оберег, он не знает, как ещё защитить его, дочка уже совсем большая, что ждёт её дальше? Артефакт - чистый, за свои кровные заработанный, и руки его тоже вроде бы чисты, но в ней живёт его кровь, и у неё его фамилия, спасибо Деметре, что вообще дала право на это, а ведь предчувствовала, что будет впереди не всё гладко. Она не дура, не могла не знать. А вот он - дурак. Ощущая себя натянутой струной, улыбается, смотря в глаза дочери, не понимая причин её беспокойства - столько лет занимается тёмными делами, а вот, живой, наклоняется, чмокая дочурку в лоб, и обещает ей, что всё будет замечательно, но почему-то Мойре мало, и она требует с него обещания. Обещания, что Шимус завяжет, она догадывается, потому что об этом постоянно причитает Деметра, и Шимус обещает - не скрещивая пальцы, но и не ставя себе никакие сроки. Он и сам когда-то перестанет возиться с артефактами, уже насовсем.
Уходит от дочери Шимус, находясь в смешанных чувствах, и пытаясь буйно, но про себя, себя же и убедить, что им с Деметрой не за что бояться, не о чем беспокоиться. Он ведь и помогает-то уже почти что только из вежливости, редко, и вообще, всё это временно - но нет ничего более постоянного, чем временное. Шимус закусывает нижнюю губу от досады, когда идёт уже с неприметным на первый взгляд артефактом в бумажном пакете, даже не чьи-нибудь когти или внутренности, а просто камень. На вид. В какой-то момент Шим останавливается, путь его проходит через гигантскую лужу - накануне был дождь. Он делает замах, словно бы собираясь выкинуть пакет с камнем, и начать жизнь с чистого листа прямо сейчас, но останавливается лишь потому, что не завидует тому, кто найдет этот артефакт случайно. Начинает пахнуть гарью, и Шим не понимает, от чего, пока не переводит взгляд на пакет - а затем едва сдерживает удивленный возглас, и тушит пакет во всё той же луже, не сдерживая смешка - спонтанное возгорание уже слишком давно стало его визитной карточкой. Не зря же зовут Прометеем, а? Но если он - Прометей, то Деметра ему не пара. Она - его бывшая жена, чудесным был их заключенный на небесах союз, вот только он дал трещину, и остаётся благодарить прочих жителей Олимпа за то, что хотя бы подарили им дочь. Венец творения.
В Спинни Серпент пусто и темно. Но Шимуса этим не обмануть, он толкает ногой за дверью дверь, и затем опускает на стол перед шефом почерневший от копоти пакет, почти не смущаясь этого - самое главное, что "товар" цел. Шеф кривит в улыбке рот, и отсчитывает Финнигану галлеоны, а Финниган думает о том, что деньги всё-таки пахнут. Особенно эти - гарью. Ну, однажды он, может, накопит на что-нибудь деятельное, а? Как только убедится, что его сбережений хватит Мойре до старости. Но это смешно, потому что его собственная старость лет через сорок уже будет ждать его за любым поворотом - если он доживет. В памяти вспыхивают слова чокнутой бабки, затем - слезливые просьбы дочери, но Шим отгоняет их звоном монет, которые пересыпает со стола себе в кошелек. Шеф продолжает ухмыляться, когда выходит из здания первый - у Шимуса есть ключи. А Шим решает разделить победу за очередной успешно переданный артефакт с бутылкой огденского, припрятанного здесь. Не то чтобы Финнигану было, от кого скрываться, не мальчик уже, но он всё равно думает с полусонной улыбкой о былой остроте ощущений, и о своём первом глотке огневиски, когда по внутренностям словно действительно потёк жидкий огонь. Новое ощущение, переменившее его жизнь - и, может быть, приведшее бы к зависимости, не будь такой сильной воля.
А затем Финниган прячет бутылку назад, и уходит. Ему хватает одного стакана, нечего расслабляться. Это затуманивает мысли, но не настолько, чтобы уйти ото всех проблем. От главной проблемы в прямом смысле можно сделать ноги, чем он и занимается. Когда в замке поворачивается ключ, Шимусу чудится, как в глубине магазина что-то разбивается. Но он быстро списывает это на то, что показалось, хотя и пробегает по спине суеверный холодок. Он накладывает заклинание, не будучи удовлетворенным обычным маггловским замком, и круто разворачивается, уходя. Шима всё преследует запах гари, и через какое-то количество метров он останавливается, только теперь замечая, что подпалил футболку. Она новая, это даже как-то обидно. И буквально через несколько секунд до Шима доходит, что вот то обугленное пятнышко - это ерунда, потому что от его футболки не остаётся вообще ничего, когда... Звуковая волна накрывает его с головой. Сначала действительно приходит звук, будто кто-то запустил фейерверк среди бела дня, только очень-очень громкий, с очень-очень большим зарядом, с гигантским, блядь, зарядом. Волной, только уже не звука, а взрывной, будто его подминает под себя настоящий дракон, Шима подхватывает в воздух и отшвыривает на несколько метров вперед. Он прочесывает своим телом асфальт, падая, и ощущая нестерпимый жар, от которого хочется заорать, но к сожалению, даже для крика нужны какие-то силы, а боль парализует его, и прежде, чем от неё Финниган отключается, ему в ноздри помимо гари ударяет другой запах - свежего шашлыка...
Он приходит в себя в больничной палате. Сознание возвращается толчками, и во время первого вспыхивает обеспокоенное лицо Мойры, а перед глазами, которые он резко распахивает - одни круги. Однако через несколько мгновений зрение проясняется, и Шим разбирает, где всё-таки находится - а затем вспоминает, что с ним было. Тут же начинает ныть спина, перевязанная и смазанная, но ещё не собирающаяся окончательно заживать, и Шимус кривится от боли, пытаясь привстать и ещё лучше оглядеться. Он лежит на животе, за что благодарен неведомым санитарам, потому что при мысли о том, что к его спине сейчас прикоснется хоть что-нибудь тяжелее бинтов, ему сразу плохеет. Даже больничные шмотки, в которые его переодели, потому что вряд ли от рубашки и брюк осталось что-то приличное, оставляют спину открытой. Бинты, которыми обмотана его спина, чуть влажные от мази и чего-то ещё, о чём даже лучше не думать. И ведь эта боль проскальзывает в его всё же не до конца осветленный разум сквозь обезболивающие, которыми его наверняка накачали, предполагая, что раз уж пациент скорее жив, чем мёртв, когда он очнётся, ему будет несладко.
С третьей попытки получается сесть на койке. Финниган пытается понять, сколько он был в отключке, но видит только, что за окном день, и что-то он сомневается, что это тот же день, в который произошел взрыв. Интересно, а как к этому отнесутся маг.СМИ? Какой назовут ключевую причину, не сделают ли случившееся террактом? А написал ли кто-нибудь в газете про него? Судя по всему, что в палату не ломятся журналисты - либо нет, либо журналистов сумел отшить персонал, но в любом случае Шимус рад подобному исходу. Он не представляет, как будет смотреть в глаза жене и дочери, если они прочтут о произошедшем из газет. Может, правда не знают?.. Их тоже здесь нет, видимо. Ну что же, если гора не идёт к гоблину, гоблин идёт к горе...
Спина при каждом движении отзывается болью, но если по-честному, болит вообще всё. Только Шимус не привык ныть, он пережил даже войну, хэ-хэй! Поэтому он, собираясь с силами, всё же окончательно встаёт с койки, и медленно, держась за любые возможные поверхности, покидает свою палату. В коридоре тоже тихо и пусто, по крайней мере, на первый взгляд. Шим только позволяет себе расслабленно вздохнуть, как вдруг в другом конце коридора открывается дверь. Если это кто-то из персонала, то его же заметят, и, не дай Мерлин, уложат обратно! А ему нужно к дочери. В мутной голове вместе с отдающимися ударами сердца пульсирует эта мысль. Ему нужно к Мойре. Как же хуево, что нет палочки... Приходится действовать тем, что имеется, и Шим, держась за стену, начинает быстро, насколько это возможно, направляться к лестнице. Когда он уже заворачивает на ступеньки, ему чудится, что кто-то его окликает, и поэтому он решает сбежать - только не вниз, а вверх, потому что выбрал, видимо, не ту лестницу, потому что дверь, где находится выход, заперта! Видимо, его доступ на свободу находится в другой стороне, откуда к нему, кажется, идут. Остаётся один путь - наверх, и глухо матерясь, Шимус, держась за перила, поднимается вверх. Второй этаж, третий... Где-то должен быть буфет, можно скрыться где-нибудь там, затеряться в толпе. Там же наверняка дохренища других больных, правда, вряд ли все они только пришли в себя после тяжелой травмы. Зато опаленному сознанию кажется, что затеряться там получится, а заодно оттуда и пройти до другой лестницы, где можно будет спуститься по-тихому, не привлекая лишнего внимания.
Однако к пятому этажу его окончательно покидают силы, и растревоженная спина начинает болеть сильнее. Поэтому, смутно соображая, что делает, и, кажется, и вовсе попутав этажи, Шим забредает на этаж. Прохаживается по коридору, продолжая держаться за стены, и в какой-то момент, устав бродить туда-сюда, ища заветную табличку, раскрывает первую попавшуюся дверь. И видит за нею не буфет, а двух вроде бы привлекательных юных особ. Взгляд с их лиц перетекает на кусок торта, и Шимус, понимая, что что-то не так, первым нарушает несколько напряженную тишину, наступившую после его появления, и улыбается скромно, спрашивая:
- Это не буфет, да?.. - А затем, выглядывая из-за двери, которую за собой не закрыл, видит, как из соседнего кабинета выходит какой-то врач, заходит в этот же кабинет с прелестными девушками, закрывая дверь и держась за ручку для опоры и надежности. И уже более трезво, с мольбой произносит, признавая в одной из них вроде-бы-врача:
- Не закладывайте меня им, пожалуйста. Мне нужно домой, к дочке... Помогите мне. Спрячьте тут, а потом я тихо уйду, честно. Я не буйный. - Сообщает, понимая, как же тупо всё это звучит, но других фраз не находит. - Вы же празднуете что-то? Я не буду мешать, честно. Вот посижу тут, в углу... - Он делает пару шагов, и сползает вниз, садясь прямо на пол. При этом нехитром маневре задевает спиной стену, и хватается ладонью за рот, чтобы не вскрикнуть, только морщится от боли. Да уж, его определенно ещё рано выпускать из палаты, не то что из Мунго.
Эта дата обведена в моём сознании в несколько кружочков воображаемой красной помадой. Где-то там же витают сердечки, излучающие всеобъемлющую и чистую силу Любви, а вокруг порхают пегасы и пасутся единороги. Это лучший день лета, и хотя я имею свойство пропускать некоторые важные даты, - эта высечена во мне огнём нашей нежнейшей дружбы с Персефоной Деррик. И в этом году ей исполняется первая переваливавшая за двадцать пять цифра. С уровня моего двадцать одного года её высота кажется мне недостижимой и, честно говоря, немного пугающей. Но кто я такая, чтобы сметь нагружать именинницу своими сомнениями и задавать вопросы про «и как там во взрослом мире?». К тому же буквально через месяц мне самой стукнет на год больше, и возможно ответ прояснится во мне как-то сам собой. И, конечно, в этих удручающих рассуждениях меня всегда будет спасать цифра возраста моего избранника. Сорок пять – это больше двадцати одного почти в два раза. Мне совсем не о чём переживать.
– Нет, я не собираюсь осматривать того старца ещё раз, – я допускаю в своём голосе нотки гнева и негодования, потому что прямо сейчас у меня наглым образом собираются отнять часть отведенного для Пенни времени. – Тони, этот старый пройдоха требует осмотра уже третий раз за неделю, я тебя уверяю, с ним ничего нового не слу… – и тут меня прерывает дверь, которая приоткрывается с ненавязчивым скрипком и являет нашим глазам мою любимую блондинистую голову. – Вот видишь?! У меня тут случай куда серьёзнее!
Мой коллега меняется в лице, и я не сразу могу понять, что именно вызвало это глупое выражение: моя подруга или кусочек торта в её руках. Я решаю, что не воспользоваться этой заминкой в пространственно-временном континууме его жизни будет довольно глупо, так что спешно разворачиваюсь и покидаю кабинет, попутно подхватывая Пенни под руку.
– Слава Салазару, ты меня нашла, – я веду нас по коридорам, стараясь не смотреть в глаза проходящим мимо колдомедикам, чтобы ни у кого не возникло желания вызвать меня на ещё какой-нибудь глупый случай, вроде того дедушки в триста седьмом кабинете. - Хотя мне показалось, что если бы мы дали Тони твой почтовый адрес, то он мог бы согласиться заменять меня на пару часов больше.
Моим выбором для сегодняшнего празднования становится почти пустая палата. Под словом «почти» я имею в виду пациента в магической коме, который поступил сюда ещё до того, как здесь начала свой карьерный рост глава нашей больницы. В этой палате две койки, вторая из которых всегда пустует и является вполне надежным убежищем для всех младших целителей, которые хотят избежать встречи со своими наставниками и прочими «взрослыми», которые с ровного места могут надавать целую прорву заданий на неделю вперёд.
Сначала я заверяю Деррик, что Спящий Эрни, как мы его тут прозвали, не способен будет нам помешать. А потом с визгом кидаюсь обнимать подругу и вопить нечто нечленораздельное. Через пару минут этот приступ меня немного отпускает, и я уже чуть более адекватным тембром изрекаю:
– С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
Потом усаживаю её на пустую койку и сажусь рядом сама.
– Подарок за мной, как обычно! – вот в прошлом году я подарила подарок спустя всего месяц от её дня рождения. А в позапрошлом - вообще на следующий день. Так что не вижу причины изменять традициям и удивлять этого белокурого ангела в самые разные числа года.
Минут через пятнадцать мы уже самозабвенно хихикаем, и я в который раз не упускаю случая выразить свою зависть по поводу того, кем является её крестная, но в который же раз наотрез отказываюсь подниматься в её кабинет вместе с Пенни. Потом мы обсуждаем парней, потом вспоминаем все прошлые дни рождения, потом скучные рабочие будни.
– …честное слово, иногда мне кажется, что в этой больнице со мной не произойдёт ничего хоть сколько-нибудь необыч… Святые двуроги.
И меня снова прерывает дверь. На пороге нашей палаты возникает перебинтованный с головы до ног мужчина с каким-то диким взглядом. Я моргаю несколько секунд, он моргает тоже и я уверена, что реснички Пенни двигаются нам в такт.
– Нет, но у нас есть торт, – тихо говорю я, протягивая тарелку с лакомством навстречу неожиданному гостю.
А потом он вваливается к нам целиком и, кажется, собирается размазаться по двери, постепенно спускаясь по ней на пол и за одно прося нас его не закладывать. Я прихожу в себя только через несколько секунд, и после этого мне требуется ещё немного времени, чтобы вспомнить, что я, между прочим, колдомедик и забинтованные люди - как раз мой профиль.
– О, Мерлин.
Я быстро откладываю тарелку и подскакиваю к пациенту, чуть не выронив по дороге волшебную палочку. Затем воспроизвожу одно сканирующее заклинание, но очень быстро убеждаюсь, что в таком положении у меня ничего не получится.
– Сэр, вам надо лечь. Сэр, вы понимаете, где вы? Пенни, давай поможем ему хотя бы сесть на койку.
Казалось бы, буквально минутку назад Лира отсутствовала в жизни своей старшей подруги, однако, стоило этому горе-колдомедику лишь показаться на горизонте событий, и вот она уже тащит куда-то Пенни, не дав последней и шанса пофлиртовать с «безнадёжным Тони», как они его прозвали.
‒ Эй, полегче! Я знаю, что если оторвёшь мне руку, то скорее всего сможешь приделать мне её обратно, но зачем же так искушать судьбу? ‒ Деррик потирает потерпевший локоть, ‒ И я тебя уже предупредила, мне исполнилось двадцать шесть, нельзя так лихо лишать меня возможности лишний раз поднять себе самооценку, ‒ переходя на шпионский шёпот, ‒ а ты точно уверена, что он никогда не был с женщиной?
Сменив безнадёжного Тони на спящего Эрни, милые дамы оккупировали казённую больничную койку и принялись нарушать все мыслимые и немыслимые правила больничного питания. Лира что-то мурлыкает про подарок, да вот только Персефона уже давно привыкла не обращать внимания на подобные мелочи жизни. Нет, конечно, подарок будет, только вот пока неизвестно, к какой именно дате он окажется приурочен.
Пенни поминутно пересказывает подруге свой день, акцентируя внимание на стоимости торта из министерского буфета и на выпрыгнувшей из-под стола матери, ‒ Мама вечно говорит, что мы с тобой прямо как они с Дэвис в молодости. У нас и разница в возрасте одинаковая, и типажи очень похожи. Удивительно, правда? ‒ аппетитный кусочек морковного торта исчезает в недрах женского полового органа под названием рот, ‒ Я много о тебе рассказывала крёстной. Зуб даю, ‒ да все четыре восьмёрки, ‒ что она уже запомнила твоё имя.
Пенни философствует о том, что же случилось за последний год, и не без гордости вспоминает о долгожданном назначении на должность секретаря отдела магического правопорядка. Деррик самозабвенно вещает что-то о своей новой усовершенствованной системе расстановки папок со входящей корреспонденцией, ‒ Знаешь, как говорят, комар и носа не подточит, ‒ воображаемый дзынь воображаемыми бокалами с воображаемым детским шампанским.
‒ иногда мне кажется, что в этой больнице со мной не произойдёт ничего хоть сколько-нибудь необыч…
И тут двум девушкам явилось праздничное чудо ‒ на пороге их палаты стояла ожившая мумия.
‒ Иногда мне кажется, что я никогда не выйду замуж! ‒ мгновенно выпалила именинница, ‒ Ну а что? ‒ Лира, видимо, не совсем поняла целесообразность подобного откровения, да ещё и в такой компании, ‒ Ну, послушай, если твоё желание так быстро сбылось, может и моё исполнится.
При более детальном рассмотрении мумия оказывается с ног до головы перебинтованным пациентом, интересующимся буфетом, ‒ Сэр, вы голодны? Если так, мы можем Вас угостить, ‒ однако вряд ли тоска по стряпне с шестого этажа способна так лихо пригвоздить волшебника к полу. Подобно лучшим темнокожим спринтерам, бегущим главный старт в их жизни, Лира срывается с места и стремится спасти всех и вся. Пенни редко видела подругу за работой, за настоящей работой, а не за осмотрами старичков или заполнением историй болезни. И, исполняя свои непосредственные обязанности, маленькая Нотт впечатляла.
‒ Пенни, давай поможем ему хотя бы сесть на койку.
‒ Ээ, что?
Персефона с поразительной настойчивостью продолжала сидеть на незанятой койке, держа в одной руке блюдце с тортом, а в другой десертную вилку. Оба родителя Пенни в разные времена и с переменным успехом трудились в подразделении аналитики аврората, так что сообразительность у Деррик в крови. Она быстро смекнула, что пора бы уже освободить больничную койку для настоящего пациента, и нужно делать всё, что говорит Лира.
Тортик на тумбочке, Пенни около больного.
‒ Сестра Деррик заступила на дежурство вне очереди! ‒ свежеиспеченный врач кивнула своему куратору, ‒ Лира, а мне можно его трогать за бинты? Я ничего не нарушу? Сэр, Вам так больно? ‒ Персефона очень аккуратно опустила ладонь на плечо мумифицированного пришельца, ‒ Вы только не переживайте, от кого Вы прячетесь? И где Ваша дочь? Она сейчас под присмотром? Может быть, надо что-то сообщить Вашей семье? Вы только скажите. - Лира и Пенни спешат на помощь!
Первое самое сильное ощущение, с которым люди рождаются, и последнее, с которым они чаще всего умирают - боль. Она же сопровождает их на протяжении всей жизни, но Шим давно со смехом уяснил, что пока ощущаешь боль - живёшь. Боль с ним всюду. Даже когда он не роняет котёл себе на ногу, не зажимает палец дверью, не стукается затылком о край стола, сбитый с ног псом, который по нему слишком соскучился, он ходит с болью за пазухой. Тонкой-тонкой, слабой-слабой, но ноющей и не проходящей почти никогда, она с ним даже во сне, и она становится только острее, когда Шимус обнимает дочь, когда наблюдает за её взрослением, когда Мойра целует его в колючую - опять забыл побриться - щёку, и бежит к матери, радостная, беззаботная. Его маленькая звёздочка, дитя, что в глазах Шима будет совсем крохой, даже когда ей самой перевалит за сорок - если только он до этого доживёт, потому что вообще хотелось бы. Его боль. Боль счастливая, заставляющая думать о том, что он чего-то стоит, что что-то имеет смысл, боль, заставляющая его улыбаться, хохотать до слёз, и продолжать бороться за что-то светлое, чтобы не видеть укора в его глазах.
...от боли, которую Шим испытывает сейчас, не тянет смеяться. Хотя объективно ситуация, в которую он попал, презабавная, и наверное всё же достойна смеха - со слезами пополам. Слезами радости от того, что он живой, что ему охренеть как больно, но он же смог досюда дойти, и до свадьбы заживёт, как любила успокаивать в детстве мама. Свадьба, правда, уже миновала, как и развод за нею. На безымянном пальце правой руки нет кольца, но есть светлое, до сих пор почему-то не загорающее местечко. Хотя судя по всему, Шим мог недавно совсем не то что загореть - обжариться до золотистой корочки. На левой руке кольца нет - хранит дома в шкатулке, не видя смысла этой дурацкой традиции, да и чего уж там, кольцо на безымянном пальце левой было бы в современном обществе клеймом для одних - смотрите-ка, он разведен, значит, уже бракованный, - как и полное отсутствие какой-либо бижутерии на пальцах может свидетельствовать о его несостоятельности, мужской в частности - глядите, уже за сорокет, а никого нет, ни жены, ни хотя бы просто бабы! А у него есть дочка. Финнигану чертовски хорошо от того, что кто-то ещё, ходящий по этой земле, будет носить его фамилию, поэтому ему плевать на то, как о тех или иных особенностях его вида и поведения будут судить люди.
...однако сейчас чуть ли не впервые в жизни Шим, наверное, почти рад, что не носит кольцо. Одна из симпатичных особ, что нашлись в этой палате, выпалила, что никогда не выйдет замуж, а между тем, глянув на неё снизу-вверх, заняв удобное место на полу, Финниган понял, что в любой другой ситуации полушуточно, но мгновенно бы предложил ей замужество. Просто потому, что она, чёрт возьми, прекрасна, хотя эта фраза про замужество всё-таки немного коробит, и только удваивает ощущение, что он совсем не вовремя. Вот только разве бывает "вовремя" для того, чтобы сбежать из больницы? Как там ему, сверяться по лунному календарю, и ждать, чтобы Марс был в Козероге?
- Мне бы вместо торта обезболивающее... И нет, я не голоден. Я искал, где спрятаться. Мне правда нужно к дочке. - Сообщает простодушно, мучимый болями, и уже понимая, что проиграл, хоть надежда в душе ещё теплится, Шим спокойно подпускает к себе другую, эммм, рыженькую? русую? У неё красивые волосы, да и глаза тоже, в которые Финниган заглядывает на мгновение, пытаясь понять, будет смысл уговаривать её отпустить его бежать дальше, или сразу нет, но всё-таки блондинка запала ему в душу так, что Шимус ощутил просто искру, словно проскочившую между... О, Мерлин, по нему и так пробежались тысячи искр, хватит.
Осмотр действительно не удаётся, чему Финниган даже не удивляется, но встать и дойти до освободившейся койки - только сейчас, кстати, он замечает ещё одну, с кем-то, находящемся судя по всему в коме, что только добавляет вопросов, на которые увы, он вряд ли найдёт ответы, - кажется совершенно непосильной задачей. Однако когда над ним склонилась эта блондинка, Пенни, что ли, Шим резко вспомнил, что вообще-то он мужик, и слабым ему быть противопоказано, и заерзал ногами, пытаясь найти опору, чтоб подняться - но снова замер, ощутив чужую ладонь на плече. Больно и там тоже, боль словно растеклась по всему его телу, но от прикосновения этой девушки - язык не поворачивается звать её женщиной, - кажется, словно ему на плечо вылили какой-нибудь заживляющий бальзам. Шимус уже забыл это ощущение... Не от бальзама, в смысле.
- Я в больнице... Я в Мунго. А моя дочь сейчас со своей матерью, та должна была её привести, у меня всего неделя... Скоро в Хогвартс, неужели я так и не увижу дочь. - Вздыхает тяжело, и набравшись сил, не без помощи дам, к сожалению, поднимается с пола. - Финниган. Шимус Финниган, так меня зовут, мисс... - да, вроде бы мисс, он обращается к той девушке, что действительно юный врач, судя по всему, но всё равно то и дело смотрит на Пенни, хотя и понимает, что не должен, это неуместно, и кому нравятся перебинтованные мумии, о, Мерлин. - Я прятался от врачей, как ни печально. Взрыв в Спини Серпенте, возможно, об этом уже писали в газетах. Но хорошо, что никто не ломился в палату, и ещё лучше было бы домой к дочери. Я и так вижу её очень редко из-за того, что не живу с женой уже несколько лет. - Говорить внятно получается, это уже хорошо. Финниган то ли сам, то ли с помощью девушек, валится животом на койку - ложиться на спину было бы слишком больно, он не мазохист, всё же, - и приваленный к ней, ощущая внезапно, что слишком устал, думает мимолетно о том, что вот и стало действительно всё равно, есть ли у него кольцо. Да и дети не появляются из воздуха, верно? Даже дети героев. Хотя вряд ли Шим - один из них, хотя его имя каждое второе мая и звучит среди тех, кто защищал Хогвартс в той битве. Битва снится ему ещё во снах, но всё более блекло, на неё наслаиваются куда более важное, свежее. Хогвартс - позади, просто ещё один этап, но... Что-то, произнесенное совсем недавно, если быть честным, даже несколько вещей, цепляются за его сознание, и Шим приподнимается на локтях, хотя ему и сводит лопатки.
- У кого-то из вас ведь праздник, да? День рождения или типа того? - Усмехается неловко. - Вы наверняка не ожидали такого в качестве подарка, прошу меня извинить. Мне просто правда необходимо увидеться с Мойрой. Если она узнает из газет, а не от меня, что была права, она меня не простит. - О том, что дочь действительно предсказала этот взрыв и предупреждала его, думать не хочется. Вместо этого Шимус цепляется за ещё что-то, на что не обратил внимание раньше, и чуть не вскакивает, обращая свой взор на Пенни.
- Деррик? - В тоне Шимуса появляется удивление и тень ужаса, почти суеверного. - Клайв Деррик тебе что... - От шока переходит на "ты" без всяких расшаркиваний, в уме быстро - насколько это возможно в его положении - сопоставляя возраст, продолжает, удивленный, кажется, ещё сильнее. - ...дядя, отец? Кто? О, Мерлин. - Выдыхает тихо, и сам не отдавая себе в этом отчет, начинает нервно...хихикать, что ли. Так и просится на язык, но не выходит наружу то ли горделивое, то ли почти завистливое "Не думал, что старик Клайв мог породить на свет нечто настолько восхитительное", это было бы слишком невежливо, поэтому Шимус ограничивает себя небольшим осведомлением: - Если это не секрет, как зовут твою мать? - Ну потому что интересно, кто, блин, мог полюбить (наверняка полюбить!) Деррика настолько, чтобы родить от него дочь. Хотя нужно признаться, спустя столько лет пора - пусть Клайв и был тем ещё козлом, хорош собой он был в каком-то смысле тоже, да и ко всей гамме ощущений, которые Финниган к нему испытывал, а это отнюдь не бабочки в животе, примешивалась зависть. Только он не собирался это высказывать, и просто перевел взгляд на своего, видимо, нового врача. - Мне, право слово, уже неловко спрашивать, но... Чьим мастерством имею честь быть спасенным? - Говорит без сарказма, но улыбаясь всё равно - болезненно и не очень весело. И добавляет, ощущая, правда, как гаснет внутри последний огонёк надежды: - И к дочери вы меня сейчас не отпустите, да? А если я сбегу снова? - не сбежит. Не сможет. Да и понимает, что ведёт себя как глупый ребёнок, но драккл бы побрал Деметру с этими её глупыми условиями. Бывшая жена хотела сделать ему как можно больнее, назначая такие изуверски короткие сроки, когда дозволяет ему быть с дочерью, наверняка подговорила судью - маггловски, всё маггловски, - не доверяя ему и чувствуя себя оскорбленной потому, что Шим не стал под неё прогибаться до самого конца. Он любил Деметру, правда очень любил, она была его первой осознанной любовью, но чёрт, если бы не разлука с дочерью, ни о чём бы не жалел.
Самозабвенный рассказ Пенни о новой системе хранения входящей корреспонденции остается далеко позади во всех смыслах, когда я оказываюсь непосредственно рядом с явившемся чудом. На мой призыв о помощи Пенни не реагирует неприлично долгое время, так что мне даже приходится обернуться и взглядом выразить всю срочность требуемого мною указания. И когда белокурая головка всё же повторяет мой весьма непродолжительный забег по палате, составляющий небольшое расстояние от незанятой коматозником койки до двери и мы оказываемся снова рядом, пациент говорит про обезболивающее.
- Сэр, я не могу дать вам никаких зелий, по крайней мере пока не узнаю, какие вы уже принимали, - я говорю это будничным тоном, вполне привычная к подобным заявлениям. Должна сказать, что подсевших и вымогающих самыми разными способами эти самые обезболивающие несчастных к нам в больницу приходит немалое количество, причем, их даже не останавливает накопительный эффект: в какой-то момент зелья в организме становится так много, что они могут даже перестать чувствовать, скажем, одну из конечностей, что приводит к довольно забавным и нелепым последствиям. Так что я продолжаю сосредоточенно следить за каждым движением новоявленного пациента, пытаясь пока хотя бы на глаз определить степень его нетранспортабельности на данный момент.
- Старайся трогать за незабинтованные части тела… если найдёшь такие, - обращаюсь я к Пенни, с сомнением оглядывая почти всю покрытую бинтами поверхность мужчины. - Ты ничего не нарушишь, во всяком случае, ничего из того, что этот господин сам ещё не нарушил, - я мельком поворачиваюсь к Деррик и улыюсь, успевая подумать, но не сказать, что роль заступившей вне очереди медсестры ей чертовски идёт. Ещё бы надеть на неё нашу ядовито зелёную форму, и вся мужская часть пациентов мгновенно пойдет на поправку - это наверняка. Тем временем мистер пациент обретает имя и становится мистером Финниганом, и эта фамилия мгновенно оседает внутри чем-то невероятно знакомым и важным.
- Так вы тот самый герой битвы за Хогвартс? Моё почтение, сэр, - и он всё не замолкает, продолжает говорить что-то о своей жене и дочери, о газетах, о том, что прятался он, собственно, именно от врачей. - Что ж, вам не вполне это удалось, извините, - я пожимаю плечами и улыбаюсь улыбкой не сожалеющего ни о чем человека. И почему-то именно в этот момент чувствую особый прилив гордости за свою профессию. Все дальнейшие разговоры я оставляю на Пенни, благоразумно решив про себя, что о своем отце, дне рождения и прочих жизненно-важных сейчас моментах, моя подруга прекрасно расскажет сама, тогда как у меня тем временем появляется искомая возможность просканировать это тело, лежащее передо мной на животе, и узнать о нём что-то новое. Пара заклинаний и едва уловимых вспышек света, я изучаю его спину, руки, поверхность обгоревшей кожи под бинтами - да, здорово же ему досталось. О происшествии на Спини Серпенте мы узнали через семь минут после самого взрыва, колдомедикам поступает информация непосредственно от отдела магического правопорядка. Далее формируется бригада скорой волшебной помощи, в которую, как все могли бы уже догадаться, моя персона попасть не успела. Собственно, мое дежурство началось на порядок позже, так что тот факт, что я хотя бы сейчас оказалась рядом с таким интересным, пусть и не совсем профильным, случаем, - для меня настоящая удача. Я даю время героям этой небольшой драмы ещё немного поворковать над этой койкой, искренне веря в чудодейственную силу обаяния Деррик, а потом всё же вмешиваюсь в разговор, отвечая на заданные мне ранее вопросы.
- Меня зовут Алира Нотт, я младший целитель отделения недугов от заклятий. Мистер Финниган, я боюсь, что вы правы, и вы не сможете сейчас отправиться домой. Это будет опасно для жизни. Но можете быть уверены, я сделаю всё, чтобы ваша дочь оказалась рядом с вами как можно скорее. Она обязательно придёт, - и всем своим видом и голосом я стараюсь дать понять, что если для выздоровления ему нужны будут ещё какие-нибудь родственники, через час тут будут хоть все, каких я только смогу раздобыть в этой Вселенной. - Сейчас мне придётся вернуть вас в вашу палату, где я смогу узнать, можно ли вам добавить дозу обезболивающего. - Я перевожу взгляд на Пенни и снова улыбаюсь. - А тебе придётся побыть медсестрой ещё немного, ты не против? Я схожу узнаю, из какой он палаты. И хотя я сомневаюсь, что у него получится сбежать ещё раз, но на всякий случай… не спускай с него глаз, ладно? - я подмигиваю подруге и на какое-то время оставляю их только в компании спящего Эрни.
Откровенный сюр всего происходящего однозначно доставлял Пенни какое-то невообразимое удовольствие, ей даже самую капельку было за это стыдно. Убегая сегодня с работы с тортом наперевес, отважный секретарь отдела магического правопорядка и представить себе не могла, что в честь дня Рождения Вселенная преподнесёт ей в подарок живую мумию. И даже пускай эта мумия периодически стонала от боли и весила, кажется, целую тонну, она была ключевой частью увлекательного праздничного приключения.
− Очень приятно, мистер Финниган, наслышана о Вас, − Персефона дарит погорельцу свою самую очаровательную исцеляющую улыбку, − Меня зовут Пенни, Пенни Деррик, а это, − она обращается в сторону Лиры, но эта медицинская забияка уже безапелляционно выпалила все имена, пароли и явки. Пенни представила, как показывает ей язык. – У меня сегодня день Рождения, но моя лучшая подруга находится на дежурстве, которое никак нельзя перенести, − ну, по крайней мере она мне так сказала, − и поэтому мы убежали праздновать в почти, − Деррик кивнула в сторону безмолвного коматозника, − свободную палату. Вы точно не хотите тортик? Он очень вкусный. Я могу покормить Вас с ложечки, пока целитель Нотт заботится о Вашем здоровье.
Лира самозабвенно колдует, периодически выпуская из палочки что-то вроде некачественного фейерверка. К сожалению, результат осмотра был настолько засекреченной врачебной тайной, что целительница не промолвила ни слова о степени серьёзности состояния пациента. А потом вообще решила сбежать! Ох, уж эти доктора-интроверты.
− Знаете, если допустить, что я медсестра, каковой меня нарекла многоуважаемая целитель Нотт, то Вы сейчас как раз лежите передо мной в позе готовности к вечерним уколам, − худший в мире врач негромко засмеялась.
Обычно, когда люди узнавали, кто является родителями Персефоны, они начинали относится к ней с некоторой опаской. И если гиперактивную мать, способную поднять на уши целое Министерство, ещё как-то можно было принять (во многом благодаря их внешнему сходству), то имя отца водружало на лица вопрошателей глубокомысленное выражение «Оо». Да, этот уставший человек, ненавидящий окружающий мир и людскую глупость, и есть мой отец. Нет, у него нет проблем с алкоголем, он просто так выглядит. Да, он действительно занялся фермерским хозяйством и заметно на этом поднялся. Нет, он не бьёт мою мать. И она его не бьёт. И дочка у них получилась очень даже ничего.
Покинутая Лирой псевдоцелитель Деррик была оставлена для моральной поддержки незваного гостя. Около койки спящего Эрни пустовал стул для посетителей, который, наверное, уже и не помнил тепла человеческой попы. Играючи взмахнув волшебной палочкой, Пенни притянула посадочное место к себе, − Вы знаете моего старика, мистер Финниган? – трон мог бы быть и помягче, − Да, Клайв Деррик − это мой отец, а я его любимая и единственная дочка. А мою маму зовут Пенелопа Клируотер, она блондинка, я на неё очень похожа. Знаете, в школе она встречалась с Перси Уизли, обычно её припоминают благодаря этому подвигу, − об этом почему-то знали все и вся. Как-то раз, когда родители умудрились поругаться особо изощрённым способом, в порыве неконтролируемой злости Пенелопа крикнула в лицо мужу, что назвала их единственную дочь в честь своей первой любви. Факт был явно притянут за уши, однако реакция Клайва не заставила себя ждать – в миссис Клируотер уже давно никто не кидался пустыми бутылками из-под рома.
− Мистер Финниган, Вы так нежно говорите о своей дочери, так о ней беспокоитесь, − Мойра? Серьёзно, Мойра? Да не только мне дали отбитое имя. Ура! – Она в курсе, где Вы сейчас находитесь? – Пенни болтает ножками и готовится спасать мир, − Если хотите, я могу Вам помочь написать ей письмо. Можно было бы отправить его с больничной совой, например, − немного поразмыслив, Деррик решает упрочить предложение железным аргументом, − Знаете, если бы, не дай Мерлин, с моим родителем что-то произошло, я бы очень хотела первой об этом узнать и как можно скорее прийти взбивать ему больничные подушки.
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » вспоминать наше лето
