Особой симпатии к четырнадцатому февраля Артур не испытывал никогда, ни в маггловской школе, ни в Хогвартсе.

Смешно сказать, но хотя праздник в магическую школу и принесли, кажется, магглорожденные, именно маги отмечали его с таким размахом, что магглам и не снились. Куда там картонным карточкам и гирляндам в сердечек? У магов все блестело, переливалось, сверкало, пело на разные голоса и, казалось, готово похоронить каждого неосторожного влюбленного под этой нежной, розово-красной, сладко пахнущей волной.
Артура, если честно, передергивало от одного вида этого всего. Единственное, что ему нравилось в этом всем - получать валентинки.

С валентинками, к слову, тоже получилось смешно. По какой-то причине, в маггловской школе он получал их больше, чем в магической. Артур точно не знал, по какой причине, но предпочитал считать, что все дело в том, что маленькие дети вообще к этому проще относятся. То ли дело одиннадцать лет. С одиннадцати самая жизнь начинается!
Тем более, в одиннадцать ему их еще слали чаще, чем сейчас.

Сам Артур, впрочем, валентинок не слал никогда. И хотя "не слал" и "не писал" не были синонимами в его случае, значения это не имело. Общая атмосфера Дня Святого Валентина, за исключением редких розовых карточек, проходила мимо него и он, в общем, если и был уязвлен этим, то не сильно. Или, по крайней мере, ему так казалось до прошлого года. В том году Артур, кажется, особенно достал всех друзей и сестру (с сестрой даже не "казалось", она так в лицо ему и сказала) нарочитым пренебрежением и громким высмеиванием этого праздника. Но если и сестре, и приятелям тогда досталось сполна, то больше всего досталось в тот день Мерлину. Артур как приклеенный таскался следом за лучшим другом, цветасто возмущаясь почти всему, что встречалось ему на пути. А если ему ничего не встречалось, то он буквально волоком тащил Хилла туда, где что-либо встретиться ему могло и Артур мог бы продолжать свое возмущение.

“Ты только подумай, кому бы хотелось получать в этот дурацкий день такие дурацкие открытки?”
“Эти гномы, Мерлин! Это просто жутко! Я каждый раз думаю, как люди могут потом целоваться друг с другом, если один ко второму послал бы вот это вот существо?”
“Мерлин, посмотри! Это даже на вид такое приторное, что я к нему и на метр не подошел!”

И:

“Не представляю, кому хотелось бы провести вместе весь этот дурацкий день, когда от всего вокруг просто пестрит в глазах. Это было бы так банально. Даже я это понимаю!”

Потом Артур, конечно же, еще дольше и еще цветастее убеждал Мерлина, что говоря “даже я” он имел в виду вовсе не уровень своего интеллекта, а что-то другое, но, в общем, особенно не преуспел.
Как и всегда, когда имел дело с Мерлином, так что просто обозвал того идиотом и закрыл тему.

Вот только собственные слова засели в голове и хотя прошло уже и пятнадцатое февраля, и шестнадцатое, и даже семнадцатое, Артур все еще думал, что, возможно, он как раз и есть тот человек, которому хотелось бы провести “этот дурацкий день” вместе с вполне определенным человеком. С которым он его, в общем, и провел, но совсем по-другому.
Тот год был показательным во многом. И не только сдачей С.О.В. и выбором последующего направления в своей жизни. Артур именно на пятом курсе пришел к достаточно конкретному осознанию себя и некоторых своих отношений к некоторым вполне конкретным людям, но все эти размышления, разумеется, оставил при себе. Либо в ожидании, когда все это само рассосется, либо “до лучших времен”.

“А если к следующему Валентину не рассосется, тогда и посмотрим” - решил для себя Артур где-то в начале мая и на этом и сошелся с собой, почти успокоившись.

Но время шло, лето сменилось осенью, пятый курс сменился шестым, а Артур чуть не придушил Мерлина в дружеских объятиях еще в Хогвартс-экспрессе.

“Может быть, все рассосется ближе к Валентину, это я просто за лето соскучился” - сделал тогда утешительные выводы Артур и продолжил жить, как жилось.

Сентябрь сменился октябрем, Хэллоуин сменился Сочельником, а рассасываться ничего не спешило.
И чем ближе приближался этот идиотский праздник, тем с большей нервозностью Артур признавал, что все куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд и за данное пусть и только перед собой слово нужно отвечать.

На этот раз, на радость сестре и приятелям, Артур занял позицию “понятия не имею, что здесь происходит”, но Мерлина это, разумеется, не могло уберечь.

Пережив самый розовый завтрак в этом году и подчеркнуто игнорируя все происходящее, Артур увязался за другом сразу из Большого зала и, не в пример прошлому году, всю дорогу не комментировал ничего из происходящего сегодня.
Он трепался о квиддиче, о сделанной еще вчера (вот уж что-то в Запретном Лесу сдохло) домашней работе и о том, что ночью ему снился клубопух размером с небоскреб, который громил Лондон и что бы это могло значить.

Артур трепался до самой библиотеки и не сбавил оборотов и там, разве что понизив голос до шепота. Иногда он, конечно, затыкался, особенно когда библиотекарша пару раз поднимала на него выразительный взгляд, но надолго Артура удержать это не могло.

А еще через пятнадцать минут он поставил локоть на книгу, которую читал Мерлин, подпер щеку кулаком и как можно ослепительнее улыбнулся.

- Слушай, Эм, я тут что подумал. Слышал, сегодня внепланово разрешили поход в Хогсмид. Давай смотаемся, а? В своей библиотеке ты в любой день посидеть можешь! А тут… э… Ну, в смысле, а по воскресеньям в Хогсмид отпускают только сегодня. В общем, сам пойдешь или мне тебя на плече волочь?