Благотворительные вечера можно было сравнивать с огромной и старой записной книжкой, внутри которой на каждой строчке аккуратным каллиграфическим почерком выводились имена и фамилии богатых и влиятельных людей. Кошельки призывно и весело звенели своими галеонами, будто искренне радуясь, что покинут карманы этих эгоистичных и лицемерных особ. Чековые книжки призывно шуршали, а баснословные суммы с издевательской легкостью вырисовывались на белоснежной бумаге сразу над размашистой подписью.
Всем присутствующим было бы впору снять со своих черепов кожу, показывая свои истинные лица. Искаженные в гримасах тлетворной лжи, обильно припорошенной лестью или же меркантильного желания казаться добрым, благородным и думающими о том, что в мире скоро не останется такого ценного и редкого вида магических существ или во что там любят обычно вкладываться богачи для поддержания своего статуса в обществе?
Оркестры готовы были в любую минуту поддаться общему настроению собравшейся толпы и завыть какую-то мелодию, сплошь напичканную стонущими нотами скрипок или виолончелей.
Улыбнуться тому, поговорить с той и с этим. Эйда должна всегда и везде показывать, что она хорошая дочь и сестра. Особенно хорошая сестра. Чужой взгляд неотрывно следит всегда. Впивается в кожу тонкими иглами. Те будто шепчут: улыбайся, девочка и кивай. Подай руку, позволь этим грубым толстым пальцам обхватить свое запястье, а мясистым губам дотронуться до бархатной кожи в знак джентльменского приветствия. И не смей дернуть в отвращении плечами. Ты Забини - излучай уверенность и спокойствие. Ты здесь акула, ты здесь одна из хозяев.
Ее уже успели выдрессировать. Сострить участие, поддержать тему разговора. Склонить вон ту даму или джентльмена к тому, что будет полезно для их семьи. Она уже верила в то, что делает это искренне. Внутри нее всегда дремал дух бунтарства, но некоторые обстоятельства подкрутили нужные винтики. Полярности поменялись, и осознание того, что правильно, а что нет  встало на свое место с тихим щелчком. Пазл был собран, оставалось его только укрепить с помощью лака.

Она итальянка и красный ей шел лучше всех остальных. Атласная ткань платья почти бесшумно струилась за спиной при каждом шаге Эйды по залу. Пальцы изредка отстукивали по изящному стану бокала какую-то короткую мелодию-трель. Кольцо на среднем пальце приветливо звенело при каждом ударе о дорогой хрусталь.
Ловкий бледный взгляд перехватил ее собственный, пленив в мгновение ока и давая понять, что из цепких тисков она сразу не вырвется. Голубые глаза ей не особенно нравились. Наверное, бунтовали итальянские корни. У брата были именно такие. Похожие на глубокие залежи льда Ледникового периода. С ними не могло совладать ничто. Даже огонь ее собственных глаз, казалось, вряд ли растопит эту твердь могильного холода.
Улыбка одна, вторая в ответ.
Buonasera, signorina, - жеманность поведения этого господина всегда была ужасно навязчива, хотя сам он не имел в себе каких-то особенно привлекательных черт. Вся его полезность заключалась в количестве денег и достаточно полезных связей. А от его итальянского хотелось как минимум оглохнуть.
Дежурная улыбка, выдаваемая за искреннюю и приветливую.
- Мистер Болдуин.
Навязчивая ассоциация. Бочка, кинутая в темные воды неспокойной реки. Плывет по своему течению и крутится, крутится в бурлящих потоках. Не тонет - несется вперед. Но обязательно достигнет финала. Разобьется об острые камни водопада.
Мистер Болдуин любил поболтать. Поболтать о себе.

Это все заканчивается незаметно и плавно. Разговоры затрагивают все и сразу, но чаще - капиталы и власть. Она - ценный капитал, которые должен принести много власти. Универсальное средство, которое прослужит отменно множество лет. Выскребет из своей цели все до последнего. Отец верит в это и оберегает, как секретное оружие. Брат же неодобрительно костится, шипит, осыпает едкими почестями и холодом. Всегда сомневается. Всегда недоволен. Она недостаточно искренне улыбалась и взгляд ее был излишне блуждающим. В погоне за идеалом везде и во всех забывает о том, что сам далеко не идеален.
Гости разошлись, оставляя после себя одновременно и ничего, и налет грязи от недосказанности, лести и прочих вещей, в которых пропитались аристократы, как в каком-то сладком соку. Домовики остались в залах, ликвидируя признаки состоявшегося торжества. Бабушка шла рядом, явно довольная прошедшим вечером. Эта статная женщина поглощала энергию, но одновременно делилась ей с остальными. Пока не начинаешь ей перечить.
- Sì, nonna. - Соглашаться с ней не просто привычка - необходимость жизни. Она воспитала отца и она же воспитала брата. Властная женщина, которая способна подавить любого совершенно незаметно. Ее нужно слушать. Ее полезно слушать. Слышать, впитывать, внедрять в свою жизнь все ее советы.

Они распрощались друг с другом и разошлись по комнатам. Каждый заперся в своей ячейке. Или же двое или трое заперлись в одной, отправив четвертую в своб обитель. Может быть за дверьми отцовского кабинета ведутся разговоры за бокалом вина и огневиски о прошедшем вечере. Строятся планы. Шарниры чужого мышления тихо поскрипывают. Нити тянутся от одной фигуры на доске к другой. Ноги одной затягивают сильнее, а другой не касаются вообще. Она вылетает прочь за границы планов.
Часы вот-вот пробьют полночь. Единственный звук, который сейчас полностью поглотит собой опустевшее нутро огромного дома. Шуршание платья не будет слышно в этом звоне. Стон умирающих цветов на парадной лестнице никого не затронет.

Вода стремительно струится по телу, скрывая свои потоки внизу, под ногами. Скатывается по трубам вниз, под землю в утробу монстров, о которых все предпочитают забыть. Они так далеко, что их щупальца не достанут до чужих босых ног. Но достанут чьи-то другие.
Шум за спиной совершенно неожиданный. Неправильный и инородный. Она запирала дверь? Рука уже тянулась к мнимой защите от внешнего вторжения - к шторке. Та отдернулась самостоятельно. Почти. Пальцы эйды не успели коснуться грубоватой ткани.
Вода либо заботливо, либо наоборот из вредности поглощала попадаемые в ушную раковину звуки. Жаль так ничтожно, незначительно... В руках оказались цветы. Те самые, которыми украшена парадная лестница. Они мокнут под потоком воды, сгибаются и становятся тяжелыми.
Чужой вопль в перемешку с эхом от вылетевшей пробки из бутылки шампанского, кажется, разносится не только по ванной комнате, а по всему дому. Мгновения длятся словно часы. Она моргнула один раз, надеясь прогнать наваждение. Может быть упала и ударилась о дорогую плитку. Лежит сейчас без сознания и смотрит бредовый сон.
Она моргнула так же медленно еще раз, но все оставалось, как прежде. Руки выпустили букет и как-то сами потянулись к той самой мнимой защите - шторке душа.
В голове звенела пустота, которая с огромной неохотой медленно заполнялась потомком каких-то мыслей. Они заполняли сознание тонкой струей, но с каждым мгновением становились все громче. Брови хмурились, а губы сжимались в тонкую нить.
- Che diavolo?!* - Впору было бы кричать и размахивать руками в лучших традициях итальянского характера. Кажется каменная плита шока упала со слишком внушительной высоты. Эйда втянула воздух носом. Шумно. Происходящее начинало ощутимо давить на сознание.
Аристократов обычно считают максимально воспитанными и сдержанными кажется? Эйда старалась всегда держать себя именно в таких рамках. Но сейчас.
Букет мокрых цветов полетел в сторону Алессандро, сопровождаемый зловещим воплем. Не возмущения, а неприкрытого недовольство и... злости?
Итальянский язык ярок. Его приятно слушать всегда, а в особенности в эмоциональные моменты. А если его не знаешь, все это будет казаться чем-то красивым, чувственным и очень долго не сотрется из памяти для человека, который им не владеет.
- Chi ti ha fatto entrare?!*
Здесь - это в доме или здесь - в стране? В любом случае все выглядело абсурдно, невероятно и максимально... что?
Эйда вздохнула поглубже, пытаясь унять в себе потоки негодования и вернуть себе привычное спокойствие даже в такой ситуации.
- Будьте так добры, синьор Алессандро - выйдите и подождите меня за пределами этого помещения, если уж срочность Вашего визита не могла обождать хотя бы до моего выхода из душа!
Действительно удачная встреча. Какой же она еще могла быть, учитывая, что деваться самой девушке отсюда было совершенно некуда. Можно сказать, идеальнейшая встреча. Правда, лучше бы сказать не "встреча", а "преступление", но какая уже у черту разница!

Она вышла ровно через пять минут. Разгоряченная и от потоков горячей воды, и от внезапного визита в не просто ее комнаты, а в ванную этого мужчины. Брови все еще хмурятся. Вода собирается на кончиках волос и тяжелые капли опускаются на кожу, скатываясь куда-то вниз пока ткань полотенца не впитает их в себя.
- Assurdo! - Эйда проговаривает это себе под нос сквозь зубы, пока достает из шкафа еще два полотенца: для своих волос и для незваного гостя. Букет явно был не самым сухим в тот момент, когда полетел в сторону чужого лица.
- Что Вы все же здесь делаете? - Протягивая старшему Ферраро аккуратно сложенное свежее полотенце. А лучше бы кинуть его точно так же, как и нечастный букет. Но то ли возмущение уже постепенно укладывается, позволяя спокойствию встать на его место, то ли причина в чем-то другом. Например, в воспитании. Скажи она это вслух, звучало бы крайне глупо.