HP Luminary

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » beautiful ones


beautiful ones

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

http://s3.uploads.ru/t/KSe2X.gif

Действующие лица: Francis Wallis & Chloe Mansfield

Место действия: Какой-нибудь тайный закуток Хогвартса.

Время действия: Седьмой курс Фрэн, и шестой - Хлои. Подробнее - рандом.

Описание: Ты прекрасна прямо сейчас, и я докажу тебе это.

Предупреждения: -

+1

2

It's my party and I'll cry if I want to
Cry if I want to, cry-cry-cry
I'll cry until the candles burn down this place
I'll cry until my pity party's in flames
It's my party and I'll cry if I want to
Cry if I want to -

У Хлои - самая красивая улыбка и самые идеально накрашенные губы. Она склоняется над сидящей на стуле Фрэн, невольно немного занавешивая её волосами, обдавая запахом клубники и вишни, и осторожно вытирает влажной салфеткой там, где она вышла за контур. Неумелая, ещё глупая Фрэн, но у неё впереди вся жизнь, чтобы научиться делать это в два тонких росчерка, как Хлоя, правда? Мансфилд-в-юбке, любимая девочка в жизни своего брата, сама Хлоя даже не помнит, когда она взяла в первый раз помаду в свои руки. Будучи, должно быть, настолько маленькой, что действительно в прямом смысле ещё ходила пешком под стол. Ну конечно же - мамина. Самая нежная. В помаде было пол лица, и показываться на глаза брату, стучащему по двери ванной с той стороны, было стыдно, поэтому девчушка, каким-то шестым чувством понимая, что это некрасиво, как могла, смыла помаду, и выкатилась из ванной прямо в руки брату, смеясь до слёз, вся в жирных розоватых следах с блестками. Но она научилась достаточно быстро, просто для себя, чтобы больше не испытывать отвращение, и краситься серьёзно начала достаточно рано, однако как-то неброско, нежно, лишь подчеркивая свои достоинства и полностью стирая любые недостатки, если и могла их вообще выдумать своей пустой девчачьей головой. Она была красива, поняла это достаточно быстро, и кто-то считал, что девчонке большего и не нужно - что же, Хлоя бросалась своей красотой, балансируя на грани между "сладко" и "тошнотворно-приторно". А когда она смотрела на Фрэнсиса, идущего по коридору, на своего однокурсника, что старше на год, на его нежные, но недостаточно черты, то думала о том, что он вот стоит между мужским и женским, эдакое нескладное андрогинное существо, которому предстоит сделать выбор, однажды определиться, кем же оно хочет являться. Что-то в Хлое страстно хотело, чтобы он выбрал именно её сторону, остался в, кхм, сестринстве, чтобы они и дальше могли секретничать и устраивать подобные девичнники, чтобы могли дружить свободно, потому что каждый раз, замирая перед Фэем, а разок даже чуть на него не налетев, девушка всё-таки видела в нём что-то мужское, такое, что делало расстояние между ними длиною в пропасть, которую едва ли сходу перепрыгнешь. Это трудно было объяснить, но единственным мужчиной, которого Хлоя подпускала к себе максимально близко, был её старший брат. Эрик, к которому она испуганно жалась в детстве, пробираясь к нему в комнату и ложась рядом, потому что приснился кошмар, и это действительно было страшно, страшно даже сейчас, маленькая девочка не знала, что в мире бывают вещи похуже, чем её сны. Эрик, к которому она вбегала в комнату по утрам, в пушистой розовой пижаме, и раскрывала занавески, впуская в комнату брата солнечный свет, и прыгала на его кровати, пытаясь разбудить, и распевая что-то про новый счастливый день. Эрик, за чью спину она может легко спрятаться сейчас, зная, что он защитит её и поможет - и именно потому не делая этого. Она должна сама, слово "девочка" должно звучать гордо, особенно потому, что Хлоя - не просто девочка, а его сестрёнка. Но эта "функция" была при ней постоянно, хоть сокрыта очень глубоко, а на поверхность выставлялось другое. На поверхности были кружева, нежная ткань платья или юбки, на поверхности был запах духов, чего-то очень сладкого, на поверхности было бла-бла-бла ни о чём, но с Уоллис - той частью, что ей нравилась во Фрэне больше всего - появлялось что-то ещё. И когда они были рядом, Хлоя говорила меньше, она больше делала, ещё точнее - больше учила Уоллис тому, каково было быть девчонкой, как нужно было себя вести, как сидеть, как стоять, что говорить, а когда стоит держать свой чудесный рот на замке. Хлоя была хорошей учительницей, может быть, но она никак не могла взять в толк одно - она умела всё это подсознательно, потому что таковой была её природа, а Фрэну природа всё-таки, как ни печально, велела быть неуклюжим и раскрывать рот быстрее, чем сработает мозг, а руки пускать быстрее, чем губы произнесут отвлекающую внимание и перестраивающую на иной лад фразу. Хлоя умела это бесподобно, она была воплощением самообладания, щедро разбавленного со сладостью, и даже если бы вокруг вдруг начал крушиться весь мир, вряд ли бы дрогнула её бровь и хоть на миг потускнела улыбка. Это было не так, и оба знали это, ровно как и они оба знали, что носят маски здесь двое. Он - скрываясь за жеманным женским, за магией и возможностью получить к себе более мягкое обращение, она - за тонкой тканью платья, за сахарноватным облаком, за всей своей милостью пряча смертельный яд. Где-то в глубине души они просто были двумя тварями, которые до сих пор не перегрызли друг другу глотки только потому, что оказались друг другу просто по-человечески симпатичны, нашли друг в друге что-то вроде кривых отражений. Даже рост у них один. Даже некоторые жесты - уже трудно вспомнить, кто от кого перенял, пусть у Хлои и выходило изящнее - совпадали. Хлоя находила это забавным. Они знали друг о друге очень многое, но именно поэтому предпочитали молчать и продолжать этот маскарад, зная, что никто из них не лжёт. Только правда - пусть не высказанная. И - доверие, они оба (обе?) его заслужили. Пожалуй, Хлоя и доверяла больше только Эрику, разве что. Ну, а если ещё честнее - были вопросы, которые обговаривать с Уоллис было легче, можно было положиться на её женский взгляд, и в такие моменты девушка ощущала себя почти счастливой. Например, именно Фрэнсис она первой намекнула о том, что ей нравится один мальчик с Алого факультета. Имя не назвала, но та и догадаться могла по описанию. Они ещё не встречались конечно, но Хлоя была уверена, что сможет его влюбить в себя. У неё было для этого всё - и в первую очередь непоколебимая вера.
...Ерунда. Это всё было ерундой, конечно, и даже если Хлоя действительно была так влюблена, как она рассказывала, в этом мире была тысяча и одна вещь, которая была важнее любви. Но об этом - потом. Просто в данный конкретный момент девчушка расчесывала Фрэн, откровенно любуясь её волосами и уже несколько раз "обозвав" ту Белоснежкой. А потом наклонилась вдруг, заглядывая в невероятно голубые глаза через зеркало, отражающее их обеих:
- Послушай, а ты мне всё не рассказываешь... Пленил ли кто-нибудь твоё сердце, милая? - Это - заботливый тон лучшей подруги и даже почти сестры, осталось убрать из него только каплю иронии. В теории Хлоя знает, что находится под чужой юбкой, ну, такое, что есть у всех парней, но её ведь никто не просит задумываться об этом, ровно как и Уоллис никто и никогда не попросит представить, например, что это такое, осознавать, что часть тебя действительно живёт отдельно, и максимально соединиться с ней можно разве что объятиями, и что этой части может быть невыносимо больно... Есть вещи, о которых лучше не говорить никому и никогда. Гребень, что Хлоя сжимает в тонких пальцах, другою рукой упираясь в спинку стула, и любуясь их с Фрэн отражениями, такими почти идеальными, похож на русалочий, словно только-только выловленный со дна. Вот только она сама - далеко не русалка, и даже не фея, как её подружка, у которой глаза настолько красивые, что Хлоя однажды призналась в сердцах, что будь у неё более европейские черты лица, она бы обязательно захотела такие глаза, но по её мнению, вряд ли где-либо возможно хотя бы искусственно воссоздать такой невероятный оттенок.

+1

3

Что это вообще такое – женственность? Плавные жесты, мягкие черты, умение сглаживать конфликты? Очарование, оседающее на пальцах цветными блестками, умение хлопать ресницами и правильно говорить? Платье, которое умудренная сединами и отягощенная столетней выдержки убеждениями бабуся цепляет на привыкшую к вещам братьев вихрастую внучку с причитаниями, мол, тыжедевочка? И неужели тогда одежда может изменить суть, неужели девушкой, например, можно стать?..
Ложь, пиздеж и провокация, ведь иначе и та гипотетическая внучка не девочка, и он уже давным-давно не мальчик, с первой же взятой в руки женской безделушкой, которая казалась привлекательнее всего остального – четкого, строгого, мужского. Мать когда-то любила заколки с цветами, дорогие, изящные, и Фрэнсис примерял их украдкой, когда никого не было рядом. Ему шло. Одинаковые темные кудри, одинаковые черты пухлых, еще совсем детских лиц – они с сестрой так похожи, а Тиша, по словам восхищенной родни, должна была вырасти красавицей… Да только не работают юбки и платья, не бывает тыжедевочек и тыжемальчиков, общество, ну что за наебки. Сестра красавицей и выросла, брат, пусть младший, пусть придурок, уже тоже так похож на отца и своих тупых героических друзей. Мужчинам мужское, женщинам женское, и только сам он остался посередине – ни рыба ни мясо, недоделанное существо, вытирающее слезы чужим сладко пахнущим шарфом. Мироздание не отведет его ни на одну сторону и не позволит остаться на границе. Так и скитаться теперь двуликим отпрыском Януса, каким-нибудь пятиюродным прапраправнуком в десятом колене, и смешно, что тот, кто отпирает любые двери и знает все дороги, сам не сможет выбрать из них только одну.

Он поднимает взгляд на зеркало и видит Уоллис. Прекрасную. Чуть более прекрасную, чем он сам, и чуть более удобную для тех, кто не терпит полумер. Хлоя Мансфилд их тоже не терпит, но согласна принимать его хотя бы в таком виде, и если проводить четкое разделение на Фэя и Уоллис, если сравнивать реакцию на них, то она эта реакция рушит все, к чему он привык, и еще раз доказывает, что из междумирья жизнь на полюсах не понять. Ведь тех, чья личность и чей пол на конкретный момент не представляют интереса, он привык видеть такими же бесполыми, такими же пограничными – а Хлоя, кажется, ухитряется и в нем, пограничном, углядеть что-то мужское. Мужское ломает его милую подругу, превращает во что-то сладкое и бесконечно далекое, и пусть она никогда в этом не сознается, но легко уловить перемены, когда для него все по умолчанию нейтральное. Мужское ломает девичий мир, заставляя менять манеры и привычки, говорить не то, что думаешь, носить не то, что хочется, и всегда гадать, что о тебе подумают – акт насилия длиной в жизнь, и нелегко чувствовать себя одновременно мучителем и жертвой. Ему не следует находиться среди тех, для кого его присутствие переворачивает все с ног на голову, кого это может напугать или возмутить, но он готов просить – в конце концов, неприязнь и страх у них одни на всех. Он не причинит вреда.
Хлою просить не надо, она будто бы слышит все, что происходит в его голове, и лишь продолжает улыбаться. Но не приторно, не так, будто бы она обороняется. Хлоя – богиня, она идеальна в каждом движении, в каждом слове и якобы небрежно лежащем локоне, но дело тут, опять же, не только и не столько во внешности. Фрэн вульгарна, как младшекурсница, тайком от старших сбежавшая на вечеринку. В этом наверняка тоже есть своя прелесть, такая есть в каждом человеке, но у Уоллис помада ложится неровно, жирно, слишком ярко, она смеется как дебошир и стучит тяжелыми подошвами, она как «розочка» из бутылки от дорогого вина – такое оружие одновременно изящно и чудовищно. А она другая. У подруги сироп вместо слов, а в сиропе – осколки стекла, она блестит и отвлекает внимание, и все, что она делает, кажется другим милым и глупым, хотя это не так. Фэй не хочет казаться милым и глупым, но неосознанно повторяет за тем, как Хлоя убирает волосы, как поправляет рукава, как прикрывает рот, смеясь. Выходит куда хуже, чем у оригинала, и это, возможно, именно потому, что он не девушка. Они прекрасны. Он – нет. Это восхищение пополам с черной завистью и удушливой тупой болью где-то под ребрами, он никогда не будет таким. Но у него хороший учитель и он будет стараться, и пусть под пышной юбкой у него есть то, чего нет у других – окей, здесь оно не имеет значения. Здесь он школьница перед свиданием с жизнью, семнадцатилетка, которую нелегко впечатлить, а она улыбается загадочно и вспоминает, что когда придет время умирать – о да, она будет готова.
Он будет готов.

Девчонка Мансфилд делает вид, что она без ума от какого-то гриффиндорца, видали мы тех гриффиндорцев, ничего интересного, но иногда самое забавное не в том, чтобы поймать, а в том, чтобы ловить. В удовольствии от процесса. Фрэнсису иногда кажется, что это движет всеми девочками лет до восьмидесяти, что это нормально, как парни хвастаются тем, что покорили очередную неприступную крепость по имени, скажем, Сара, и когда он слышит чужой насмешливый вопрос, то вместо привычного грубого «иди нахуй, тебя не звали» для кого угодно другого вдруг сам себя ловит на том же самом. Вот только чье имя он может назвать? Того, кто, сука такая, лежит на дне морском и не пускает к себе, оставив брата в заместителях? Непутевого смешливого парня, чьи поцелуи приносят удачу дешевой певичке? Мудака-преподавателя, с которым неожиданно хорошо и легко разговаривать под школьной крышей о том, о чем не спрашивал больше ни один взрослый?..  Кто знает. Поэтому Фэй безжалостно закусывает идеально накрашенную губу и смеется, прикрыв глаза – в точности так, как и сама Хлоя… почти в точности.
- Мое сердце отдано сладкому, ты же знаешь. А если никто не вспомнит – что ж, я дойду до кондитерской сама, - руки сами тянутся к сумке, а в сумке величайшая драгоценность – коробка с пирожными. Сладкими, воздушными, нежными, такими, какая есть Хлоя и какой могла бы быть Фрэн, существуй она на самом деле. Фэй привык к леденцам, острым и приторным, царапающим небо, когда разгрызаешь их в нетерпении. Каждая конфета чуть-чуть с привкусом крови, каждый поцелуй с привкусом вишни, каждый вдох сладкий и втыкает в легкие что-то тонкое и острое. Леденцовые иголки? Какая чушь. Это называется жизнь, просто жизнь.
- Хочешь? Я помню, что ты тоже их любишь… Заодно расскажи еще что-нибудь про того парня, а? Обожаю романтические истории, особенно со счастливым концом.
В любой компании есть девочки, которые знают, что им счастливый конец не светит. Что крестные феи идиотки, а принцы умирают в выращенных злыми колдуньями лесах, что сладкое какао, валентинки и омела – изобретения глупых людей.
Вокруг лесных тварей колючие леса вырастают сами.

Отредактировано Francis Fay (2018-01-05 18:27:24)

+1

4

До знакомства с Фрэнсисом задумывалась ли Хлоя вообще о понятии гендера? О том, что иногда природа путает что-то, что природу может хотеться спрятать, растоптать, уничтожить, укрыться ото всего того, что свойственно собственному, от рождения данному полу? У них с Эриком в семье всё иначе. У них с Эриком в отношениях важно не то, что он - юноша, красивый, для неё - так вообще самый-самый, и уже достаточно мужественный для того, чтобы стоять за неё, потому что таким он был всегда, сколько она его помнит, самые первые и теперь блеклые воспоминания связаны именно с ощущением того, что пока она с ним, она - в безопасности. Он всегда был на её стороне. У них с Эриком в отношениях важно не то, что она - девушка, с тонкими запястьями и намазанными помадой губами, любящая платья, одна из тех, кому под ноги бросают свой плащ и подают ладонь, чтобы провести через лужу. У них с Эриком в отношениях самое важное то, что он - старший ребёнок, надежда и опора, а она - самое юное и прелестное создание, которое только может нести в себе наследие семьи Мансфилд. Опора - прихрамывает, а создание, несущее в себе наследие, не собирается в ближайшие лет дцать продолжать род, всюду вмешивается гендерное, наживное по сути, но она никогда не была тыжедевочкой, просто подсознательно догадываясь, когда стоит распустить волосы и притвориться, что не можешь сама раскрыть банку с джемом. По вопросам...идеологическим, если можно их так назвать, Кло продвигалась сама, как зверь, просто рожденный для того, чтобы жить в определенном ареале, хранящий в себе память всех предыдущих и последующих поколений. Её мать, её бабушка, её прабабушка, её пра-пра-пра, её будущая дочь, быть может, и её дочь, и её... Они научатся без того, чтобы акцентировать на этом внимание. Их не нужно учить быть.
Основной проблемой Фрэнсиса было то, что ему нужно было суметь стать кем-то, перед этим перестав быть кем-то ещё, кто не хранил в своём генетическом коде память о том, каково это, быть девушкой, просто немного не тот набор хромосом, просто не то воспитание, просто не то, не то, не то... Он тоже идёт на ощупь, как когда-то - она, но Фрэн - это лайка, которую с холодного севера из упряжки вдруг утащило куда-то в знойную Испанию, смотрится красиво, особенно из-за слишком голубых глаз, но выжить в таких условиях очень-очень сложно. Хлоя же - дикая кошка, изящная самка леопарда, всю жизнь проводящая в экваториальном лесу. Хотя это всё - глупости, потому что Хлоя - лисица, а Фрэн - это... это просто Фрэн. Стоящей на своей стороне Кло очень тяжело представить себе, каково это - быть только наполовину. Стоять на перепутье. Она произносит слово "гендер" со странным акцентом, вычитав его из маггловской книжки, пытаясь понять такой сложный феномен, как Фрэнсис Фэй, который иногда обращается в её подругу Фрэн Уоллис. Фрэн - почти родная. Фрэн - настоящая, она всегда рядом, по ней Кло будет скучать, если (когда) их разлучит судьба, а всё мужское, на что Хлоя наивно закрывает глаза, пока не столкнется лицом к лицу, как ребёнок - с подкроватными монстрами, кажется чуждым им обеим, не так ли? Пусть только это никогда не касается Эрика. Брату и так живётся слишком сложно для того, чтобы дополнительно нагружать его вопросами о том, что неужели сама Вселенная выдаёт ошибку, и иногда девочки хотят быть мальчиками, а мальчики - девочками? Ещё сильнее ей, конечно же, интересно, зачем. Но спрашивать у брата смысла нет, а непосредственно у Фэя - не станет, потому что рефлекторно боится, что тогда Фрэнсис пожмёт плечами и скажет "Действительно, зачем", и её подруга Уоллис исчезнет навсегда. Уоллис не существует в природе, Кло прекрасно знает это, но она может делать вид, что нет, она может хлопать ресницами, потому что не существует брюнетки с загадочной улыбкой и острым взглядом голубых глаз только в природе, но прямо здесь и сейчас - она есть. Это её лучшая подруга, и юная Мансфилд, глядя на себя в зеркало, думает, что в её коде тоже кто-то допустил страшную ошибку. Она подпустила максимально близко к себе мальчика, что носит юбки, и сама старательно делает вид, что это - девочка, так кто из них более сумасшедший? Даже сейчас, повторяя её улыбку, поправляя рукава, Фрэнсис никого не обманывает - знает, что не сможет, но Хлоя... Она на миг прикрывает глаза, а затем открывает их с рисованным выражением детского ликования, которое ещё через секунду становится настоящим - пирожные! Их с Фрэн любимые. Хлое мог завидовать Фэй, но ещё ей завидовали некоторые девочки за то, что она ест очень много сладкого, и всегда выглядит, как тростиночка, и кто-то довольно-таки грубо списывает это на глисты, а Хлоя, осторожно салфеткой убирая крем с губ, улыбается и скрывает то, что она ежесекундно тратит столько энергии на сдерживание своих чувств, что это переходит в физический процесс, и ей постоянно нужна подпитка извне. Сладкое - её успокоительное и источник энергии одновременно. Поэтому Кло, поблагодарив Фрэн слишком сердечно для такой житейской мелочи, аккуратно достаёт одно из пирожных из коробки, и не менее осторожно надкусывает, словно оно сделано из стекла, а затем аж прикрывает глаза от удовольствия, чувствуя, как сладость разбавляет тот яд, которым она изнутри переполнена.
- Мы с тобой в этом так похожи, милая. Часть моего сердца тоже всегда будет отдана сладкому. И я, если что, с удовольствием прогуляюсь с тобой до кондитерской, или даже сделаю тебе пирожные сама. - Она подмигивает Фрэн, и с любыми юношами бы это сработало, они сразу заливаются краской или думают о том, что им вдруг включился зелёный свет, но на самом деле здесь и сейчас ясно, что ничего в этом действии нет. Никакого подтекста. А бОльшая часть её сердца отдана семье. А гриффиндорец занимает там разве что одну десятую. Но это - ещё одна из вещей, о которых в этой комнате знают двое, и говорить нет нужды. Поэтому Кло, расправившись с пирожным и вытирая кончики пальцев салфеткой, просто по-лисьи щурится, смотря на Фрэн.
- Счастливый конец? Так наша с ним романтическая история ещё не закончена. Как сестра гадателя, кое-что и сама смыслящая в этом, скажу тебе - никогда не загадывай наперед. - Она уклоняется от счастливого конца. Почему? Не уверена, что за ним начнётся что-то новое. Нет, конечно, Хлоя - самая прекрасная девушка в мире, и у неё такая судьба, что остаётся только завидовать, но если честно... Мысль сбивается, тонет, как иное колкое слово в сладком сиропе. Потому что её девичий разум заливается эндорфинами из-за пирожного, и юная Мансфилд произносит неожиданно, но очень искренне, выдерживая чужой взгляд:
- А я тебя люблю, Фрэнсис...Фэй. - Смотрит ещё мгновение, чуть приподняв брови, мол смотри, не прячусь, не делаю вид, всего одно мгновение, а потом она всё же отводит глаза, улыбаясь снова, и то ли продолжает мысль, то ли поясняет эту: - Я люблю тебя, Фрэн Уоллис, а от своего гриффиндорца я просто без ума, но что я его люблю - пока не уверена. Это другое. Он прекрасный. Он похож на принца. Но я - не принцесса. Я... - Хлоя подхватывает подол своей юбки, чуть приподнимая её, и делает несколько кругов вокруг своей оси, что-то напевая своим ангельским голоском, а затем замирает и смеётся. - Я - ведьма. Ну, или на худой конец - храбрый рыцарь. Дайте же мне меч и блестящие латы, и я докажу, что любая девчонка может спасать от драконов не хуже, чем любой мальчишка! От драконов злых, разумеется. Можно ещё пирожное? - Спрашивает без перехода, приподняв брови, и переставая дурачиться. А получив разрешение - берёт ещё одно, и замирает с ним, тихо вздыхая. - А он...С ним я чувствую себя чуть решительнее, чем есть. Он такой милый и скромный порою. Не знает, как себя вести, как брать под руку, как наклоняться, чтобы незаметно поцеловать - уж не делаюсь ли я совратительницей от того, что сама знаю это? Что объясняю ему или вовсе беру дело в свои руки? - Спрашивает совета совсем серьёзно. Ей больше и не у кого, потому что с другими девчонками только о мелочах болтать, близкое не доверить, а с Эриком она прежде умрет от смущения, чем молвит хоть слово. Потому что кем бы ни был человек, находящийся сейчас рядом с ней, каким бы загадочным существом ни являлся на самом деле, фейри или ещё кем-нибудь... Она по-своему любит его. Не так, как брата или пирожные, но тоже достаточно сильно. Спокойной и нежной любовью сестры - только в этом случае скорее старшей. Уж опыта у неё в некоторых девичьих вещах явно будет побольше.

0


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » beautiful ones


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно