Оказывается, плакать, лёжа на спине, очень неудобно: слёзы стремительно затекают в уши, и становится совсем щекотно и противно. Соседки по спальне – набитые дуры, каждая из которых уверена, что понимает Пенни, как никто другой. Серьёзно? Нет, послушайте, да они издеваются. Их сердечные травмы случались после того, как их бурные романы увядали, не успев начаться. Заключались такие интрижки в хождении под ручку и периодических полапываниях где-нибудь по тёмным углам. И вот эту любовную мистику низкого сорта Персефоне предлагается сравнить с целым годом её жизни. С самым лучшим годом её шестнадцатилетней жизни.

Какого чёрта её никто не предупреждал, что вообще бывает так больно?

Отправляясь в Хогвартс на целый семестр, Пенни обычно захватывает с собой внушительный запас своих любимых шоколадных лягушек, чтобы стоически протянуть до первой вылазки в Хогсмид. У неё есть нехилый расчёт, согласно которому она употребляет определённое количество сладостей в неделю (с запасом пятнадцать-двадцать процентов на случай четвёрки за контрольную по заклинаниям, неудачное собрание клуба любителей истории магии или, прости Мерлин, проигрыш сборной Рейвенкло по квиддичу). Её схема тщательно выверена годами и вполне конечным объёмом желудка, однако сегодня верный филин Алёша сделал так, что всё летит в пизду.
За завтраком совы приносят почту, и с этого дня Пенни предпочла бы вовсе стереть завтраки из своего расписания, раз они становятся причиной таких потрясений. Всё началось с омлета с брокколи и, казалось, хуже быть уже не может, но тут верная птица спикировала аккурат в дюйме от тарелки Персефоны и приветственно ухнула, ‒ Привет, мой хороший, ‒ Пенни погладила филина по голове, ‒ Хочешь брокколи? ‒ Деррик наколола на вилку зелёный кусочек и предложила сие лакомство пернатому другу, на что тот возмущённо забил крыльями и опрокинул кубок с тыквенным соком, очень некстати стоящий в опасной близости от птицы, ‒ Вот и я не хочу. Что тут у нас? ‒ она отвязывает от лапки аккуратный конверт, ‒ Если мама опять пишет, что они с отцом разводятся, то на восемнадцатый раз я не поверю, ‒ но она замечает красивый косой почерк и мгновенно угадывает адресанта. Соло, Соло! ‒ Пенни выскакивает из-за стола и со скоростью если не «Молнии», то уж точно «Кометы» несётся в башню Рейвенкло, чтобы в спальне оказаться один на один с вожделенными буквами.
От него давно не было вестей, чуть ли не с самого начала осени, но Деррик всё списывала на его «великие дела» и некий «важный путь», по которому он должен был следовать. Сидя тут, в школьных стенах, которые так надёжно укрывали её от взрослого волшебного мира с его правилами и перипетиями, Персефона готова была довольствоваться и малым. Ей безумно его не хватало. Получив первое письмо за месяц, она абсолютно искренне радовалась, не допуская в голову лишних мыслей.
‒ Деррик пикирует и заходит на посадку! Вжух! ‒ хохоча, она запрыгивает на свою кровать и быстро разворачивает конверт.
«Дорогая Пенни…»
Но дальше там что-то сломалось. Какой-то бред, ересь, сумасшествие. Что-то про его путь, интересы, путешествия. Про их нежные детские чувства, фантазии. Может быть, они ещё встретятся и улыбнуться всему пережитому. Надо двигаться дальше. Ну, и удачи напоследок.
Что?

Пенни брела прочь из замка, вглядываясь в темноту давно уже опухшими глазами. За целый день она миллион раз задала себе и окружающим все возможные вопросы, особенно часто повторяя «что?», «как?» и «почему?». Деррик очень устала изводить нервы себе и близким, поэтому с лёгкой истерической руки решила изменить место своей дислокации, до конца ещё не решив, хочется ли ей утопиться в Чёрном озере. Или, может быть, сгинуть в Запретном лесу гораздо надёжнее? Страх и холод не отпускали её подростковое тело, но в глубине души Персефона поразительным образом наслаждалась всеми проявлениями своего состояния глубокого несчастья.
Завтра меня найдут замёрзшей и обессилившей, а в руке у меня будет этот убийственный кусок пергамента. Считай, что меня погубили мои счастливые воспоминания.

страдание юного Клируотера (зачёркнуто)
в моей смерти прошу винить Уилфреда С. (закалякано)
p.s. I hate you

Интересно, сколько нужно времени, чтобы при такой погоде сто десять фунтов чистой истерики продрогли до нитки? Час, полчаса? Наверное, хватит и пары минут.
Пенни не вполне осознавала, что она делает. Осень радостно захватила её в свои холодные объятия и не желала отпускать. Школьница дрожала, как осиновый листик, но с бараньим упрямством двигалась в сторону Запретного леса.
− Мисс?
Едва различимый звук мужского голоса, Пенни даже не расслышала само слово. Скорее всего, до неё просто ветром донёсся обрывок фразы какого-нибудь далёкого разговора. Ветер, кстати, был невероятно холодным и пронизывающим.
Пока Деррик неуверенной походкой продолжала своё отчаянное движение в сторону зловещей опушки, настало время задать главный вопрос этого осеннего вечера: зачем ей нужно в лес? Но при всём своём желании она бы не смогла дать никакого вразумительного ответа или объяснения, да простит её неизвестный читатель. Очевиден был факт, что юной девушке было чертовски хреново, и если бы существовала в этом бренном мире энциклопедия подростковых страданий, сейчас бы Деррик оказалась эталонной иллюстрацией диагноза "разбитое сердце".
‒ Мисс Деррик, вы в порядке?
На этот раз голос был гораздо громче и доносился с совсем близкого расстояния, но Пенни поразительным образом умудрилась проигнорировать и это обращение по имени. Мгновение, и чья-то рука очень мягко, но решительно придерживает студентку шестого курса за плечо, и Персефона наконец-то останавливается. Её глаза уже изрядно опухли, но даже заплаканные и близорукие зеркала души вмиг признали одного из достойнейших обитателей магического замка.
‒ П-профессор, ‒ она очень смутилась неожиданной встрече с преподавателем травологии. Деррик буквально с пелёнок усвоила, что Невилл (у Пенни-младшей просто ломался мозг из-за того, что профессор Лонгботтом в разговоре матери и крёстной мог оказаться просто Невиллом) ‒ это синоним чистоты и света. Что, конечно же, её отец никогда в жизни и рядом не стоял ни с кем настолько терпеливым, добрым и мужественным. А ещё мама рассказывала, что однажды он спас ей жизнь. И как после этого тут стоять и шмыгать перед ним носом на манер пятилетки!?
‒ Профессор Лонгботтом, я, я, ‒ периодические всхлипывания заставляли её заикаться, ‒ я просто вышла на вечернюю прогулку, ‒ хнык-хнык-хнык, ‒ и задумалась о грустном, ‒ аплодисменты. Казалось бы, Пенни училась на Рейвенкло и, если верить во всю эту движуху с распределением по факультетам, она бы должна обладать некоторым неординарным мышлением, мудростью, эрудицией и находчивостью. Но только сейчас всё как раз наоборот, ведь единственное, чем она может похвастать, это невероятная глупость.
Профессор говорит, что им лучше бы вернуться в замок, и он, безусловно, абсолютно прав, но Пенни в ответ лишь мотает светлой головой, - Нет, нет, я не пойду в замок, сэр, - девушка утирает нос рукавом школьной мантии, - Понимаете, совсем не хочу сейчас находиться там, где люди.
Выходя из своей спальни полчаса назад, Деррик убегала от сочувственных речей и взглядов сокурсников, которые каждым своим ахом и вздохом лишь сыпали соль на свежую кровоточащую рану. Персефоне не было дела до того, какая же свинья её суженый, ей было плевать на то, что она сильная и со всем справится, что так больно только первое время. Хватит это терпеть! Штампованные фразы и подростковое соучастие понадобятся через пару дней, когда Пенни хоть немного оправится и заново приобретёт способность логически мыслить. Сейчас хотелось громко кричать, выть, топать ногами, делать безрассудства. Пить ром или огневиски, очень морщиться от горечи и крепости, наслаждаться тем, как юному организму от этого плохо. Но больше всего ей хотелось не открывать эту чертову утреннюю почту.
Пенни вспомнила о письме, которое скомканным клочком пергамента покоилось в кармане её мантии. Перед глазами возникли слова, красивый почерк, жестокое прощание. Привет, новая волна жалости к себе.
Она зарыдала.
- П-профес-сор, - Деррик старательно утирала всю влагу, украшавшую её лицо, - Извините, у меня очень тяжёлый день.

Среди многочисленных вещей, которым Пенни так и не научилась за свою шестнадцатилетнюю жизнь, почётное место занимало умение справляться с собственной истерикой.
Наверное, где-то в этом мире всё же существуют женщины, чья элегантная печаль так вдохновляет поэтов отточенной красотой своей грусти. О таких пишут высоким слогом какой-нибудь восхищённый бред про хрустальные слезинки, скользящие вниз по прекрасному личику, про мокрые дорожки на их бархатных щёчках. Но почему-то никто никогда не писал о том, что девушка по цвету лица может напоминать редиску, и что для устранения течения из носа может потребоваться первоклассный сантехник.
Рыдать в обществе профессора – не самоё приятное занятие, особенно если ты староста факультета и зациклена на мнении окружающих о себе, а этот самый профессор чуть ли не идеальное воплощение сострадания и человечности. Малютка Деррик бы с радостью предпочла, чтобы безгрешный преподаватель Травологии видел в ней сильную, задорную и смышлёную ученицу, которой нипочём любые оказии. Ваше мнение очень важно для нас. Однако в этот вечер Персефоне было предначертано лишь совершить сопливый каминг-аут.
Профессора Лонгботтома не проведёшь своей робкой ложью о тяжёлом дне, и вот он уже нежно, но весьма безапелляционно указывает Пенни на то, кто сегодня в доме хозяин. Его рука оказывается на её плече, он уверен, участлив и очень спокоен. Не до конца понимая, что происходит, Персефона подчиняется его воле и молча следует с ним по тропе, ведущей в полумрак школьных теплиц.
− Присаживайтесь.
Пенни села в мягкое кресло, которое очень удачно располагалось неподалёку от разожжённого камина, так что живительное тепло согревало позднюю гостью. По пути в кабинет Деррик сумела немного успокоиться, по крайней мере, теперь её не тянуло разразиться бурными всхлипами при малейшем упоминании об утреннем письме. Напротив, она заметно притихла, не зная, как правильно вести себя в подобной ситуации, ибо за пять лет, проведённых в школе, девушка ещё не попадала к преподавателю на очную ставку по делам, не связанным с учебной деятельностью.
Профессор присаживается неподалёку и со всей существующей в этом бренном мире тактичностью, спрашивает по поводу её вселенского горя. Пенни чувствует себя крайне глупо, потому что вот здесь и сейчас говорить о своих чувствах и подростковых переживаниях кажется чем-то весьма неуместным. Кроме того, Пенни-старшая во всех красках и подробностях рассказывала дочери о тех страшных временах, которые удалось пережить её поколению, и в глазах Персефоны Невилл был кем-то близким к сверхчеловеку. И как можно, позвольте спросить, сверхчеловеку, который по совместительству является твоим преподавателем, поведать историю из разряда «меня бросил мальчик»?
− Профессор Лонгботтом, − Пенни утёрла рукавом оставшуюся на лице влагу, − Вы не подумайте, у меня дома всё в порядке, ничего страшного, − Невилл отлично знал обоих родителей Персефоны, так что была необходима некоторая поправка, − ну, то есть всё как всегда, но это даже здорово. Просто, − а дальше Деррик запнулась. Она чувствовала безграничное доверие своему преподавателю, потому что он априори был «тем хорошим парнем», но как же можно дойти до личных откровений с человеком, который на прошлой неделе учил тебя добывать плоды цапня? О, мамочка, прости меня, − Просто сегодня утром я получила письмо личного характера. И оно меня очень расстроило, − Персефона опустила глаза в пол, сделав вид, что её очень заинтересовал узор на ворсистом ковре. Одному Мерлину известно, какой же это чертовски высокий барьер человеческих отношений под название «учитель-ученик».

— Вы очень, очень добры, профессор, — узор на ковре оставался таким же притягательным, и Пенни всё никак не могла набраться храбрости, чтобы встретиться взглядом со своим участливым собеседником. Хотелось съёжиться до крохотных размеров и навеки затеряться в недрах обивки гостевого кресла. Или можно прыгнуть в камин, хоть это и больно. Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Пока студентка шестого курса самого сопливого факультета робко планировала своё отступление, комната наполнилась душистым ароматом травяного чая. Мятные нотки слышались очень отчётливо, и это несмотря на не вполне дышащий нос.
− Выпейте сначала зелье, − в непосредственной близости от поздней гостьи на стол приземлился небольшой пузырёк, что вызвало у Персефоны некоторое недоумение, − Сэр, это ведь не успокоительное, правда? – способность доверять мужчинам она похоронила буквально этим утром в женской спальне.
Сложно, конечно, такое допустить, но существует определённая вероятность, что Пенни является не самым объективным созданием в этой галактике. В волшебном мире должно было случиться что-то вроде третьего пришествия Того-Кого-Нельзя-Называть или действительно прощального тура группы «Ведуньи», чтобы профессор Травологии Хогвартса Невилл Фрэнсис Лонгботтом мог бы исподтишка напоить юную ученицу зельем против её воли. Однако Деррик была настолько погружена в своё подростковое горе, что видела подлог даже в самых элементарных действиях. Режим теории всеобщего заговора is turned on.
Чайная церемония в исполнении профессора завершилась появлением на столе двух пузатеньких глиняных кружек, за одну из которых, к своему великому удивлению, тут же вцепилась Персефона. Самозабвенно упиваясь собственными страданиями, за весь день она так ничего и не съела и даже не попила, а недоеденный омлет с кусочками брокколи предательски оказался совсем непитательным. Пенни успела подумать, что, наверное, со слезами из её тела вышли все полезные вещества, необходимые для корректного функционирования организма, так что, даже завершившись, эти отношения были способны её разрушать. Хватит это терпеть!

Деррик пьёт чай. Деррик, мать ёё, пьёт чай в гостях у профессора Лонгботтома. Ну и кто тут самая крутая обезьянка в джунглях?

Горячий напиток живительной влагой заполнял экзистенциальную пустоту внутри Персефоны. Чай был вкусным и без шоколадных лягушек, но вот без профессора по Травологии он бы вряд ли оказался таковым. Вселенная молчала, наполняя звенящей тишиной позднее пристанище двух светлых душ. Пенни сдерживала икоту. Невилл больше не мог молчать…
− Сэр, спасибо, спасибо Вам за такое участие, − сейчас, слегка оправившись от сердечных потрясений, Деррик была в состоянии критически оценить собственное поведение некоторой давности, − Уверена, мне невероятно повезло, что Вы меня заметили на пути в Запретный лес, ведь, если честно, я даже не могу себе представить, чем бы это всё могло для меня закончиться, − особенно, учитывая то, что она с самого первого курса панически боялась этого места, и заставить её туда заглянуть было способно исключительно временное помутнение рассудка. – Вы абсолютно правы, абсолютно правы во всём, просто понимаете, − она заметно запнулась, раздумывая о том, стоит ли ей продолжать нагружать своими проблемами девственно чистого профессора, − в моей жизни закончился определённый этап, который бы я посмела назвать очень счастливым, и теперь я не могу из-за этого не грустить, − к горлу подкатил комок, но отважная студентка Рейвенкло с упорством дикого осла старалась держать себя в руках.

Однажды высунувшись из своей раковины, рейвенкловский рак-отшельник тут же поспешил спрятаться обратно. Выданная порция откровений явно превышала допустимый лимит слезливого контента на этот вечер. Деррики не ноют. Пенни натянутым на ладонь рукавом устраняет угрожающее течение из носа. Деррики запираются у себя в спальне, видят несовершенство во всём мироздании и трагически пьют что-то крепкое! Не позорь своего отца! И тут Персефона с неподдельным ужасом вообразила реакцию папы на то, что она вздумала устраивать сцену в кабинете «этого ни на что не годного размазни, который до старости лет не мог сообразить, кто он, медсестра или всё же училка?». Возможно это был тот редкий случай, когда Клайв был не до конца прав.
– П-профессор Лонгботтом, – Пенни прячет глаза, потому что после всего уже выданного за этот вечер ещё одна порция демонстрации личных переживаний донельзя смущала вечернюю путешественницу, – я очень хочу Вас попросить, – она запинается и с особым рвением теребит краешек мантии, – я знаю, что Вы знакомы с моими родителями, но я бы очень-очень просила Вас ничего им не писать о том, в каком состоянии Вы меня сегодня нашли, – Деррик трагически поднимает на преподавателя умоляющий взгляд, – я им сама всё расскажу, когда чувства немного улягутся, – от слова «чувства» хотелось выть оборотнем.
Где-то там на дне чашки должно было найтись её спасение. Сегодня судьба оказалась бесконечно милостива к Пенни, ибо какое счастье, что её встретил именно профессор Лонгботтом. Самый понимающий представитель преподавательского состава Хогвартса даже не наказал нерадивую старосту штрафными баллами, несмотря на сомнительные прогулки в поздние часы. Мерлин должен хранить Невилла. Мерлин, храни баллы Рейвенкло.
— Может быть, проводить вас до Хогвартса?
Предложение казалось весьма естественным в сложившейся ситуации, однако Персефона, услышав его, вздрогнула и с такой силой опустила на стол глиняную чашку, что та, не выдержав накалившейся обстановки, предательски развалилась на крупные куски. Благо, хотя бы живительного чая в ней не было. 
– Ой, извините меня, извините, сэр, – Пенни заливается краской и скукоживается у себя в кресле, как будто от того, сколько места она занимает в этой комнате, будет зависеть результат произнесённого «Репаро», – по-моему, сегодня меня преследуют одни неудачи.
Деррик казалось, что пойти в замок вместе с профессором Травологии, означало окончательно и бесповоротно признать себя ничтожеством, не способным позаботиться о себе. И пускай хотя бы отчасти именно так себя сейчас Пенни и ощущала, остатки всего Дерриковского в этом юном тельце взяли верх, и шестнадцатилетнее недоразумение резко подскочило со своего места, – Я благодарю Вас, профессор, но, думаю, я сегодня уже доставила Вам достаточно неудобств, – Персефона с решительностью отличника, вызубрившего наизусть все билеты, направилась к выходу из кабинета, – Я бесконечно Вам признательна за то, что Вы меня остановили, я думаю, Вы спасли меня от серьёзных неприятностей, – кстати, по пути в замок можно свернуть к Чёрному озеру, а там гляди и оказаться в объятьях гигантского кальмара, – спасибо, спасибо Вам, сэр, – стремительно стараясь завершить сей компрометирующий вечер, Пенни в упор не замечала, что натягивает на себя длинную и влажную дорожную мантию профессора.

— ваша мантия на крючке справа…
Если бы Пенни могла быть мемом, старостой факультета Рейвенкло был бы фейспалм.
Конечно, это не её мантия. Это не её кабинет, не её разбитая чашка, не её вкусный горячий чай и совсем не её умение держать себя в руках. Профессор подходит, устраняет мантиевое несоответствие и героически выполняет функции магической химчистки. Он бы мог быть моей Феей-Крёстной, если бы таковой у меня уже не было. Всё готово, чтобы ринуться с боем на Хогвартс.
По сути Невилл не оставил Пенни выбор, поставив её перед фактом совместного путешествия в замок. Кажется, такая модель поведения называется мягкой доминацией. И где-то глубоко в душе Деррик была признательна преподавателю, ибо его присутствие обязывало подростка с разбитым сердечком держаться более-менее сдержанно и адекватно. Кроме того, наличие сопровождающего у заблудшей шестикурсницы автоматически оберегало её от штрафных баллов, что во многом определяло поведение Персефоны, ведь не виноват же драгоценный факультет в том, что она связывается с мудаками.
Долго ли, коротко ли, близко ли шли они, и вот, наконец, чудо-чудное, диво-дивное, показалось на горизонте Чёрное озеро! Деррик с жадностью пытается высмотреть на прибрежных камнях гигантского кальмара, но то ли вожделенный обитатель дна морского уже видел третий сон, то ли давно уже иммигрировал в Шотландию.
— Знаете, когда я учился в Хогвартсе, у меня была жаба.
Неплохая фраза для открытия творческого вечера Невилла Лонгботтома.
Персефона до конца не знала всех подробностей, но история отношений её несравненного отца и нынешнего преподавателя Травологии явно насчитывала не один том взаимных претензий, а в изложении Клайва ещё и расширенное издание с предисловием «Почему Лонгботтом задница гоблина, а не человек». Может быть, папочка просто был не в восторге от земноводных.
– Знаете, а мой отец Вас не очень жалует, – Персефона Деррик и тысяча эвфемизмов на тему выделительных органов магических существ, – но Вы не подумайте, он вообще не в восторге от людей, ну, как от вида, – по мнению Пенни, это должно было полностью успокоить профессора, – а Ваш Тревор вряд ли бы побежал делать себе плохо, наверное, он нашёл в озере друзей, – или своё последнее пристанище.
Невилл идёт со своей спутницей до самого входа в башню, тактично сводя на нет все её попытки продолжить маршрут самостоятельно. Кажется, отправить свой заботливый конвой в спальню Пенни может только удачно решённой загадкой при входе в гостиную.
– Спокойной ночи, мисс Деррик, – винтовая лестница в башню кажется профессору достаточным рубежом для их расставания.
– Спасибо Вам, сэр, – Пенни с удивительной тщательностью изучает каменную кладку под носами испачканных туфель, – Спасибо Вам, что оказались в очень правильное время в очень правильном месте. Спокойной ночи, профессор, – улыбнувшись, но так и не подняв взгляда, Персефона отправляется покорять винтовую лестницу, которая приведёт её в такой обычный мир, где, к сожалению, нет места преподавателям-супергероям.