Я отрываюсь от созерцания собственных ногтей, только когда проходящая мимо медсестра говорит мне «иди домой». Потом останавливается возле меня, вроде бы ненадолго, и добавляет тем же небрежным тоном «на тебе лица нет». Дальше начинается какой-то неубедительный монолог про то, что такое случается с каждым, что не мы решаем, кому жить, а кому умереть, что-то про судьбу и карму, Мерлина и его подштанники, но я её особо не слушаю. Я снова опускаю взгляд на ногти, раз на двадцатый изучая собственный безупречный маникюр и всем своим сознанием сосредоточенно пытаюсь выбрать, какой цвет все-таки больше подходит к лимонной форме колдомедика – молочно-белый или бледно-розовый? И я никак не могу принять это сверхважное решение и впустить в свою голову какие-нибудь другие мысли. Если совсем честно – то вовсе и не хочу. Куда проще стоять посреди коридора и выбирать цвет лака для ногтей, чем поднять глаза и наткнуться на чье-нибудь идиотское сочувствие.
– Спасибо, Лорейн, – очевидно, ей нужен какой-то ответ от меня, иначе какого черта бы она торчала рядом со мной так долго? И это действительно работает, «Лорейн» покидает меня, на ходу выговаривая что-то о том, что она Меган, и что эти стажеры в конец оборзели. Наверное, глупо наживать себе врага в лице медсестры, которая работает тут раз в двадцать дольше меня, но я честное слово не помню, как там её зовут на самом деле, и никак не понимаю, чего ради она вообще остановилась возле меня. Есть же целая куча других дел.
В этот момент из глубины сознания прорывается что-то значительно большее и заставляет мои губы предательски изогнуться в слезливой гримасе. Как в детстве. Наверное со стороны это выглядит так, как будто Лорейн-Меган сказала мне что-то непростительно обидное, но я сейчас думаю только о том, как бы не разрыдаться вслух и не дать никому понять, что я действительно чувствую. Не пустить никого в свой мир и разобраться со всеми этими эмоциями уже дома. Где-то там, где будет Остин, который уж точно не станет объяснять мне, что такое случается с каждым. Вашу мать, да вы что, серьезно? То есть, вы хотите сказать, что люди все-таки действительно иногда умирают? Этого просто не может быть.
Я быстро провожу ладонью по щеке, размазывая слезы, и в этот момент твердо решаю сосредоточиться исключительно на работе. В конце концов, что может больше отвлечь мое поврежденное сознание и не дать всем чувствам разом его заполнить? Я ещё раз прохожусь пальцами по лицу, стараясь максимально избавиться от любого намека на свое состояние, и решительно направляюсь дальше по коридору, впиваясь глазами в каждую табличку. Мне нужен кто-то, кому может потребоваться моя помощь. Или кто-то, кого нужно осмотреть. Желательно срочно. Что-нибудь проверить. Принести какое-нибудь зелье. Позвать старших целителей. Мне вроде бы и говорили, что в таком состоянии к пациентам выходить нельзя, но мне двадцать, я ещё стажер, и на моих глазах только что мучительно скончался пациент, которого я вела с самого начала. Которого я первая встретила в стенах этой больницы. Тот, глядя которому в глаза я со всей уверенностью пообещала, что он будет жить. Я ради него даже пыталась нарушить пару больничных законов, удваивая дозу целебного зелья и учащая осмотры. Мне тогда казалось, что я действительно могу обещать что-то подобное и самое главное - потом это обещание сдержать. И, если честно, до сих пор отказываюсь понимать, что именно и в какой момент пошло не так.
А потом его тело просто выкатили из палаты и увезли. Кто-то из наших наверняка сказал его родне "мы сделали все, что могли", но я уже не могла при этом присутствовать.
Это всё слишком.
Вообще всё.
Итак, Джеймс Поттер.
Поступил сегодня утром и кажется, я даже видела его звездного папашу среди посетителей. Скорее всего им не разрешили остаться на ночь, ибо пациент старше двенадцати, а с этого возраста по мнению нашей больницы они вполне могут обходиться в своих палатах самостоятельно. Я осторожно открываю дверь и первое время пытаюсь привыкнуть к полумраку комнаты. Свет здесь не зажигают – нет смысла, пациент все равно ничего не видит. Травма несерьёзная, она даже не грозит никакими последствиями, но он лежит здесь один, с перемотанными бинтом глазами, и вздрагивает от звуков, которые я приношу своим появлением.
– Привет, – это совершенно необязательно в данной ситуации, но я все равно натянуто улыбаюсь, подходя ближе к койке и отыскивая прикрепленную к её спинке историю болезни. - Я Алира Нотт, стажер. Как ты себя чувствуешь?
Я выговариваю заученную фразу и мне кажется, что мой голос хрипит больше, чем когда-либо. Мне кажется, что вопрос про чувства кто-то должен задать мне, а не наоборот. Мне кажется, что эта моя идея с «погрузиться в работу» настолько глупая, что глупее не придумаешь...
