HP Luminary

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP Luminary » Story in the details » Ты — мой личный сорт..ну, вы поняли


Ты — мой личный сорт..ну, вы поняли

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

http://forumupload.ru/uploads/0018/2c/77/439/84169.gif

Действующие лица: Sheamus Parkinson aka Эдвард Каллен vs Elizabeth Burke aka офигевший доктор,
Wanda Blackwood (камео)

Место действия: больница Св. Мунго

Время действия: 4 июня, 2026

Описание: Что если твой новый пациент — человек из твоего прошлого, с которым вы не виделись уже несколько лет?
Думаешь, это проблема?
А что, если он вдруг начнёт считать себя вампиром из девичьих романов и жаждать твоей крови? И что, если это окажется побочным эффектом от лечебного зелья, которого не должно было быть? И главное, как разобраться в этом бардаке и не потерять работу?

Предупреждения: поклонникам Шейми Эдварда Каллена посвящается хд
за идею благодарим чудесную Алису!

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-04-25 15:51:09)

+6

2

В его жизни однажды наступил момент. Момент, когда все вокруг кажется блеклым, словно дождь смыл акварель. Момент, когда все решения приняты и остается лишь существовать дальше. Момент, когда знаешь все аксиомы перепутий, и можешь предсказать любую свою реакцию. Когда сытость желания превратилась в перманентную грусть. Когда жизнь застыла в цементе, укутанная ремнями и подушками безопасности. Когда на каждый новый день нацепили намордник или смирительную рубашку. И сейчас уже невозможно обнаружить ту точку невозврата, когда жизнь стала до безумия скучной. Самое трудное - понять, а жив ли ты или только притворяешься живым? Это была война с вечностью. Без победителей. Сплошные проигравшие. Сплошные проигрыши.

Он не спешил открывать глаза. Это не имело значения. Он не страдал солипсизмом, и знал, что мир продолжит свое спиралевидное вращение в сточную канаву цивилизации, даже если он отвернется. Продолжит спускаться все дальше, все ниже и глубже. Прямиком в пасть хтонического чудовища деструкции. Так устроен мир, полный людей, но утративший свою человечность.
Но разве его это касалось? Когда-то он был одним из них, но годы вытеснили заблуждение. В его мертвой душе было место лишь для пустоты. Он давно - слишком давно - перестал быть человеком. Но значит ли это, что невозможность быть человеком равно неспособности истинно любить? Именно любить, а не эгоистично жаждать. Этого он не знал. Пока что.

Он открывает веки. И мир разливается солнечным светом по его коже. Она искрился, словно радужная призма в бриллиантовых гранях, улыбка квазарных звезд. Всему виной солнце. Он устал от него, а оно должно быть взаимно устало. Они оба перегорели желанием видеть друг друга столько лет назад, что уже оба отказываются вести счет невесомых побед. И его загробная жизнь вполне себе терпима, если бы не один алый нюанс, артериальной пульсацией пробегающий в через сердца тех живых, что привыкли выжигать свой век. Тех живых, кто думают, что вечно молодые, что они бесконечны и беспредельны. Но их время идет. А его время застыло. Будто его поймали и сжали в кулаке. Потому что он - вампир.
Но... еще каких-то несколько часов назад все было иначе. Если смотреть объективно. Если отринуть эту шизофреническую реалию. Еще несколько часов назад Шеймус был исследователем, который с интересом наблюдает сигналам, бегущие по каналам синапсов. А сейчас сам стал жертвой интереса. Частью системы и, пожалуй, прекрасным подопытным. Все это случилось весьма не вовремя. И лучше бы если и случилось, то не с ним. Но проблемы не предупреждают. И к ним не готовишься. Замечаешь лишь тогда, когда они наступили на горло, перекрыли дыхание и мерзко улыбаются твоей неумолимой гипоксии мысли. Да. Именно так Шейм стал вампиром. Что-то его удушило. Ммм... Под этим что-то подразумевался бездарный идиотизм прекрасных - нет! - целителей Мунго. Мир этот был волшебным. И дебилы в нем были такие же. К сожалению.

Ладно, ладно... Ладно! То, что случилось с Шейми - осечка. Простая банальность. Знаете, такая незначительная ошибка. Но вот в чем проблема: одна ошибка - ты ошибся. Вот и все. Формула проста. Проще, чем дважды два. Простая тавтология глобального смысла. Красота в простоте, истина в простоте. Все кроется в простоте, если не усложнять.
Шейми не усложняет. Он правдив и в этом его единственная жестокость. Он правдив и ищет правду без субъективных ужимок. Ищет, находит и вытягивает на поверхность. Нравится это кому-то или нет. К нему испытывают гамму всевозможных чувств, за исключением нейтральных.
Последнее, что он о себе помнит, конечно же, забыл. И лучше будет, если Шейми забудет все то, что еще пока что не случилось, но непременно будет.

Шейми скользит взглядом с монументальной непреклонностью. Палата скучна, в отличии от его шизофриничного бреда инсценировки. В его голове умирал целый мир, раскалываясь на абсолютное добро и зло. И он, Шейми, в центре трагедии, где он - зачинщик, предводитель и причина катастрофы душевной пустоты. Его разрывают куски, где он раскалывается плюсами и минусами. У всего этого было логическое объяснение: перепутали зелья, курсы лечения. Какая прелесть.

- Может объяснишь, что я тут делаю? - ему не нужно было смотреть в ее сторону, чтобы знать, что она здесь. Он просто ощущал, что мертвый вакуум заполнило биение человеческого сердца. Еще один пакет с кровью. Ходячий донор аппетита. И этот привычный ленивый флегматизм в голосе. Будто едва ли что-то способно его коснуться. Изменить пульс, сошедший на нет.
Он переводит взгляд, окрашенный тусклым нефритом радужки. Невольно хмурится, словно в сознании в действие пришел механизм. - Привет, Бет, - удивлен ли он? Его сложно удивить. Магическая Британия еще теснее, чем кажется. И если плюнуть - обязательно в кого-то попадешь. Но если скажешь "привет" - не обязательно это будет девушка-мечта. - Мне все было интересно... какая у тебя группа крови? - Не так ли начинаются истории, полные абсурдного идиотизма, но которые так всем нравятся долгожданной развязкой? Где двое бегают от себя, за собой, а в финале понимают, что нужно было просто остановиться... Вот и он сейчас едва заметно улыбается, приподняв брови. Ни ты ли та самая, кто переехала из соседней галактики в этот туманный Альбион лишь для того, чтобы утолить его жажду?

+5

3

Если начать вдумываться, то всему, что сейчас происходит можно было бы найти вполне себе логичное объяснение. Другой вопрос, что цепочка событий, которая привела положение дел в такое русло была довольно длинной и собрать ее с первого раза было не так уж просто. Все началось с того, что Эли уехала на десятидневную конференцию в Стокгольм в сопровождении начальницы ее отдела. Этой конференции предшествовал почти месяц суматохи и подготовки доклада, когда Лиз приходилось работать по двенадцать - четырнадцать часов в день, чтобы успевать заниматься пациентами и готовить материал к выступлению. Таким образом, по прошествию этого месяца и не менее суматошной конференции, Лиз была выжата как лимон и на момент возвращения в Лондон мечтала лишь о том, как бы ей поскорее оказаться дома, рухнуть в объятия Бёрка и проспать как минимум часов пятнадцать. Но тут судьба подставила первую подножку в виде сразу трёх  целителей, которые в день ее возвращения в Мунго, не смогли выйти на смену. Точнее сразу не смог выйти только один. Второй вышел и даже отработал большую ее часть, однако ближе к вечеру на работе его застало какое-то известие от его семьи, и ему пришлось срочно все бросить и помчаться к тому, кто явно нуждался в нем не меньше пациентов. Третий же переживал какую-то личную драму вроде бросивший его девушки, а потому, прибыв с конференции, Ванда, случайно встретившая его в коридоре, вдруг заметила, что своё горе парень заливал далеко не успокоительными зельями. Этого кадра, естественно, тут же выставили за дверь. Примерно в таком порядке их отделение осталось сразу без трёх целителей, когда до конца текущей смены оставалось еще добрых четыре часа. Ничего удивительного, что Ванда попросила Элизу остаться и доделать то, что не доделали коллеги. На ее месте она бы поступила точно так же. Тем более, что все диагнозы уже были поставлены, назначения сделаны, так что по сути оставалось лишь исполнить соответсвующие предписания, даже особо не заморачиваясь.
Оставшиеся в смене целители поделили между собой осиротевших пациентов, и Лиз досталось сразу два персонажа. Один не вызывал у нее никаких эмоций: это был незнакомый мужчина средних лет,  страдавший от неправильно наложенных чар, и Эли была уверена, что поставит его на ноги уже через пару дней. А вот со вторым все было немного сложнее. Даже несмотря на всю усталость знакомые имя и фамилия сразу бросились ей в глаза. Они знали друг друга довольно давно и когда-то даже имели вполне неплохие отношения. Но прошло уже довольно продолжительное время с тех пор, как они виделись последний раз. Поэтому видеться сейчас ей не очень-то хотелось. Она уже живо представляла этот их разговор, наполненный неловкостью. Причём зная этого пациента, неловко будет ей одной.
Но делать было нечего. Она — целитель, а он — пациент. И здесь не может быть никаких но. Благо у него не было ничего серьёзного, диагноз уже был поставлен, а лечение назначено. Все, что ей оставалось — это отнести листки назначения фармацевту, получить необходимое зелье и принести его пациенту. До завтра ему уже ничего не понадобится, а там, как она надеялась вернётся мистер Джонсон, который сегодня срочно отлучился по семейным делам в середине смены и чьи пациенты достались именно ей. Будь она не такой загруженной весь прошедший месяц,  не такой уставшей за последние десять дней и не такой скучающей по дому, Эли бы обязательно проверила назначение сделанное мистером Джонсоном. Не потому, что так было принято, все-таки он был уже старшим целителем, и оспаривать его диагноз и выбранное лечение было бы сомнительным предприятием. И тем не менее. Для собственного спокойствия она бы обязательно это сделала. Но не в этот раз. В этот раз она позволила себе положиться на опыт и знания старшего коллеги, а еще на тот факт, что никто не перепутал эти самые листки с назначениями, пока в они в суматохе делили между собой пациентов и передавали друг другу карты и все соответствующие документы. И, кажется, зря.

Закончив смену, Эли была так счастлива, наконец-то, отправиться домой, что не вспоминала о неожиданном пациенте до самого утра. Вот только утром оказалось, что у мистера Джонсона родился сын, а значит его не будет на работе еще как минимум несколько дней. И все его пациенты остаются у нее. Что ж, вчера ей удалось избежать неловкого разговора, потому как пациент в соответствие с диагнозом находился в медикаментозном сне, так что она просто поставила ему капельницу и удалилась.
Сегодня она на такую удачу не надеялась, а потому перед утренним обходом ей пришлось собраться с духом, в очередной раз сказав самой себе, что она не собирается общаться с ним на личные темы. Однако, как только она вошла в палату, стало понятно, что у нее есть проблемы и поважнее, чем возможные неловкие разговоры.
Начнём с того, что Эли может и не долго работала в Мунго, но уже достаточно, чтобы быть готовой к непредвиденным ситуациям. Зелья и заклинания, которые они использовали в лечении бывало давали побочный эффект и к этому нужно было быть готовым.
Но, Мерлин его знает, как этим побочным эффектом могло оказаться вот это. Когда Лиз только зашла в комнату, ей показалось, что она сейчас ослепнет. Паркинсон блистал на солнце, как новогодняя елка. Кроме шуток, его кожа не просто светилась, она будто бы переливалась, как если бы он был с ног до головы усыпан крошкой от драгоценных камней. Может она вчера просто не заметила? Был вечер, шторы в палате задвинуты, а это просто такой новый тренд у чистокровных? Показывает насколько ты богат? — мысль была, конечно, глупой, но ничего лучше в голову не приходило. Она никогда такого не видела, это при том, что его диагноз был вполне ей знаком.
Если все же виной было лечение, то она пока что понятия не имела, почему обратный эффект был вот таким. Тут, конечно, стоило бы вспомнить, что она не тщательно проверила назначение по уже названным раньше причинам. Но это будет тогда, когда первый шок пройдёт и в ее голову все же закрадётся мысль о том, что побочный эффект вызван все же не особенностями организма пациента, а неправильным зельем.
Твою ж, — Эли вовремя прикусила язык, проглотив остаток ругательства и продолжая тем временем рассматривать Шейма в лучах его славы, если так можно было назвать то, что на видела. Тут, конечно, оставался еще важный момент. Понимал ли он, что что-то не так? Момент важный потому, что именно он говорит о тяжести подобного побочного эффекта. Если он сейчас скажет «какого черта я свечусь?» можно выдохнуть спокойно, скорее всего это просто какой-то особенный вид очень модной крапивницы, вызванный аллергией на препараты. И ничего тут страшного, в конце-концов, никто еще не умирал от того, что был таким блестящим. Наверное.
А вот если он не понимает, что что-то не так, то дело труба. Учитывая, что он поступил в Мунго после того, как в него срикошетило заклинание, вызвавшее, как было написано в карте, «легкое» изменение личности, не правильно воспринятое организмом зелье могло усугубить его состояние. И тогда одним свечением они не отделаются.
Лиз только было открыла рот, чтобы задать интересующий ее вопрос, как ее опередил сам Шеймус.
Может объяснишь, что я тут делаю?
Ты здесь, потому что тебе требуется лечение. Ты помнишь, что произошло вчера?
Ты, блин, понимаешь что ты светишься?
Он не отвечает на ее вопрос, сначала задавая еще один.
Мне все было интересно... какая у тебя группа крови?
А она то боялась, что он начнёт поднимать личные темы. Зачем ему вообще ее группа крови? Боится, что ему потребуется переливание, и хочет, чтобы ему переливали только чистокровную?
Шеймус, давай я сначала задам все необходимые вопросы, а потом ты задашь свои, — мягко ушла от ответа целительница, — скажи, ты замечаешь что-нибудь необычное? Может быть какие-то непривычные ощущения или..внешние изменения?

+3

4

У него ничего не было против неё. Против этих невероятных миндалевидных глаз, благородного цвета лесного ореха. Против темных ресниц, стрелками расходящихся, словно крылья, против поволокли, крадущейся во взгляде звездным ягуаром. О нет, разве можно было что-то спрятать от этой красоты? Какие-то уловки, предлоги, подлоги? Нет. Их остается сжать до хруста, словно в кулаке канарейку. Спрятать останки в дырявом кармане, чтобы потерять и навсегда отделаться от места преступления, даже если оно зарубками ляжет на дне глаз, на дне неба на закате, отражающегося на ее щеках то ли румянцем, то ли возмущением. Просто стороны медали, чередой домино складывающиеся улыбкой на выразительных губах. Их бы касаться, кусать, целовать. Иначе для чего ещё они были созданы?.. туманным забвением сорвутся звуки, сложатся в слова и стрелой пролетят к сердцу, разрываясь осколками. Вот оно… то самое, о чем если и говорят, то лишь со случайным прохожим. Потому что его больше не встретишь. Вот оно...или они? Чувства метеоритным дождём озаряющим небосвод. Словно тысяча закатов, тысяча рассветом. И все на ее щеках, все на ее губах и в груди. Сердце бьется. И Шейм может поклясться, что оно отбивает ему какое-то послание азбукой морзе. Может зовёт, может просит, может умоляет? Умоляет что? Совершить преступление, совершить коварную богему искусства, патетичный жесть целому миру. В стихах, кровью по венам. В стихах о ней, конечно. Кровью о ней. Кто ещё может занимать мысли и желания?
Взгляд - приманка. И он попался в эту ловушку. Добровольно. И даже когда ловушка затянет узел, загустит петлю или сомкнёт капкан, это не станет каким-то неопределённым безумием. Это будет добровольное безумие. Ведь сходят с ума лишь те, кому есть куда падать. Например в невесомость. В эти облака из шёлка. Как из шелка ее шоколадных волос.
Тонкой нитью, бисером вплетены искры в пряди, в локоны. В локоны упругие, словно бы виток днк. Тут рождается любовь, так вплетается навязчивая идея. Не иначе. Он видел как это работает. Красиво и безупречно. Как сияние его кожи. Как его бессмертие, сквозь которое он готов пронести ее красоту, словно диалоги со смертью в балладах ренессанса.
Ему есть что сказать. От неё пахнет летом, в котором потерялось счастье на берегу моря. Ищи там, где оставил. Оставил в мягком бархате коже. Блуждать бы пальцами, чтобы отыскать. Словно по прибрежному песку, где бродил прибой.
Ее лицо меняется, словно эмоции тянут невидимую тетиву марионетки. Люди так подвластны суете. За ним же вечность. Перед ним бесконечность, и он не собирается умножать на ноль каждое мгновение перед ней. Нет, не дождётесь. Слишком скучно. И она не дождётся. Он также невозмутим, как невозмутимо сияние мертвых звёзд.
Его ничем не удивишь. Время открытый закончилось. Если только в ее сердце не скрыт ящик Пандоры.

Голос Элизабет - отдельный вид искусства. Он дрожит, как хрустальные сосульки роскошной люстры. Но она сжимает в кулак самообладание. И вся эта танцующая от дыхания конструкция обращается в стержень. В стержень ее решительности, которую она схватила в амплитуде волнения. Сквозь хитин самообладания скользит знойное жужжание. Или ему только мерещится. Если бы… он давно научился читать между строк. Ещё до того, как имя Бет было вписано в историю. Ее личную историю. В историю всех тех, кому она когда-либо дарила улыбку. Для него, Шейми, могла бы это делать почаще. Разве он не заслужил этих широких жестов?
Ее улыбка зашита солнцем, пропитана комфортом. Такая тёплая и уютная как «стоги сена» Моне. Вся прошита чувствами, прошита красками и лучами. Ну улыбнись, чего ты такая хмурая? Будто что-то случилось. Будто впервые видишь, как кожа вампиры светится. Такая глупышка, боже мой.

- Да… - Шеймус задумчиво хмурится. Словно напал на след, отыскал зацепку и теперь пытается распутать этот гордиев узел, чтобы узнать истину. Но проблема, как оказывается не в истине, а в том, что с ней делать, отыскав ее. Отыскал ли Шейм? О да. Что с ней делать? Любить и убить. Не иначе. Любовь - это трагедия. Так писали великие бумагомаратели. Шейм с ними согласен. Иначе к чему ведёт его эта жажда крови? К трагедии через умиротворение любви. Или всполохи. Как это будет с Бет? Кто знает.
- Есть кое-что, - он понизил голос почти до шёпота, заставляя Бет прислушиваться. Оказаться ближе к нему. Это тоже капкан, милая. Не только ты умеешь расставлять ловушки. А сквозь звон твоего дивного голоса любой хищник услышит желание быть съеденной. - Бесконечность не кажется тусклой и бессмысленной. И, знаешь, - доверительный тон и радушная полуулыбка коснулись губ, - сердце чаще бьется, - он поднялся проходя к ней. Такая маленькая. Хрупкая, словно фарфоровая фигурка балерины на шкатулке цвета морской ракушки. Не позволяя ответить, он приложил палец к ее губам, минуя эти глупые прелюдии недопонимания. - До сегодняшнего дня вообще не думал, что оно может биться, - и в доказательство, желая умыкнуть осколок ее веры, подхватывает руку Бет и кладёт себе на грудь, - чувствуешь? - и радуется, словно это чудо какое-то. Будто впервые видит снег. Он кружится, танцует и опускается. Ударами в его груди. Так приятно. Просто оставайся со мной.

+2

5

Надежда Лиз на то, что его сияние — это её единственная проблема, растаяла в то же самое мгновение, как он открыл рот, чтобы ответить на ее вопросы. Не выгляди он так, будто на него перевернулся грузовик с бриллиантовой крошкой, она бы, наверное, и вовсе подумала, что он издевается. Шейму и в школьные годы порой была свойственна некая драматичность, он легко жонглировал ролями и еще легче вживался в них. Но эту роль он не выбирал. Кроме вполне очевидных причин, которые заставили сделать ее такой вывод: вроде странного цвета его кожи и первоначального диагноза, который был не сложным сам по себе, но очень легко откликался на любые побочные эффекты, трансформируясь и усугубляясь в мгновение ока. У нее была еще одна причина считать, что Шейм не совсем понимает, что происходит. Эта причина — особое чувство. Все называли его по-разному, но в основном употребляли словосочетание — целительское чутье. Отношение к этому понятию было столь же разным, как и его названия. Кто-то считал, что это все чушь, и хороший целитель не может полагаться ни на что, кроме конкретных фактов. Кто-то напротив считал, что именно подобное шестое чувство, которое постепенно развивается в ходе работы, и делает простого целителя хорошим целителем. Потому что фактов не всегда может быть в достатке, а решения порой приходится принимать крайне быстро и без достаточного количества информации. И поэтому целитель должен полагаться на своё шестое чувство, конечно, не в ущерб всему остальному.
Бёрк, привыкшая рационализировать все, что только можно рационализировать, сначала скептически относилась к чему-то, что было столь эфемерным, однако, время шло и чем больше она работала, тем чаще замечала в себе это странное ощущение. Так что на третий год работы в Мунго, она научилась доверять ему не меньше, чем конкретным фактам. И сейчас это ощущение буквально вопило внутри нее, что Шейм не играет и не притворяется. Он, действительно, живет тем образом, что сложен в его голове.
Здесь могло быть две причины: проблема была в изначальном диагнозе и изменение в личности не было таким уж поверхностным, как описал Джонсон, или же, учитывая, что на утро обнаружился эффект в виде сияющей кожи, проблема была в прописанном лечении. И вот тут мы подходим к сути проблемы. Джонсон, который вчера сорвался домой посреди рабочего дня, не успел записать в карту назначенное лечение. Все, что он успел — это записать туда диагноз, а также результаты первичного осмотра. И написать отдельную бумагу с назначением, которую Эли вчера и отдала фармацевтам, чтобы получить прописанное Джонсоном зелье. То есть, если она хочет разобраться в чем, действительно, дело ей как минимум придётся снова пойти к фармацевтам и отыскать там эту бумагу, чтобы выяснить что не так было с тем зельем, которое она вчера дала Паркинсону. И тут обнаруживался ряд других проблем. Например, для того, чтобы уйти, ей нужно быть уверенной, что Шейм сможет сам спокойно посидеть в палате, не высовываясь, и не привлекая внимания своей блестящей персоной. Но судя по тому, что он не хотел больше даже просто лежать в кровати, у нее были огромные сомнения на этот счёт. Конечно, можно было бы позвать кого-то из стажеров, но по скольку вчера и на ближайшие несколько дней они лишились сразу трёх целителей отделения, все стажеры были заняты с пациентами. Разве что Эмиль был свободен, потому что честно говоря, Лиз с большим трудом представляла, что должно случиться с отделением, чтобы это заставило его работать на работе. Но как только Лефебр увидит всю сияющую натуру пациента Эли, то хохот будет стоять на всю палату. Вдруг еще и снова подавится мандариновой косточкой. Оно ей надо?
Таким образом, ей не оставалось ничего, кроме как попытаться решить все проблемы самой, и сделать это поочередно. Желательно, чтобы при этом вся эта красочная история не дошла до Ванды, которая точно за такое по голове не погладит, неважно чья была ошибка. И тут Эли очень хорошо ее понимала.
Пока девушка размышляла над положением дел, Шейм не только встал с кровати, но и приблизился к ней, сопровождая все это весьма драматичными словами и жестами. Эли чувствовала себя не уютно, как минимум потому что он был значительно выше нее, от его сияния вблизи рябило в глазах, а его жесты нарушали значительную часть ее личного пространства.
По факту у нее было два варианта, строго выстроить рамки уже сейчас или немного подыграть ему, чтобы попытаться поточнее разобраться в его фантазии. В будущем это помогло бы вернуть в его голове всё на своим места. Решив, что ей для начала не помешает понять что к чему, Эли немного подыграла ему, сделав вид, что действительно, весьма заинтересована тем фактом, что чувствует ладонью, как бьется его сердце.
Ну, конечно, твоё сердце бьется, ты ведь человек, — отвечает Эли, наконец, убирая руку, и отступая на шаг назад, — верно?
Если бы их диалог послушали со стороны, то точно подумали, что они оба чокнулись. Но Эли не зря решила уточнить данный вопрос. Полгода назад, когда она была еще стажером, к ним в отделение поступил мужчина с диагнозом «сильное изменение сознания в результате неправильно наложенного заклятия». Не вдаваясь в подробности, мужчина думал, что он дракон. И однажды, сбежав из палаты, чуть не улетел с крыши, потому что был уверен, что может летать и в Мунго ему делать нечего. Так что, в таких случаях можно было ожидать чего угодно. И иногда это могло быть, действительно, опасно. И это было еще одной очень веской причиной, по которой Эли не хотела оставлять Шейма в палате одного, пока она во всем не разберётся.
Тебе нужно лечь обратно, — настойчиво заявляет девушка голосом, который не терпит возражений. Она по-прежнему чувствует себя не уютно, когда он возвышается над ней, а еще лежа гораздо сложнее совершать какие-то резкие движения. Учитывая, что она пока не знает, что творится в его голове — это, действительно, важный момент. Ну а чтобы понять, что же все таки происходит, ей нужно задать ему еще несколько вопросов.
Мне нужно заполнить твою карту, так что, пожалуйста, ответь на несколько моих вопросов, они не сложные, — голос мягкий и успокаивающий. Сейчас Шейм кажется ей немного взволнованным, и это не очень хорошо, учитывая его состояние.
Для начала назови, пожалуйста, своё полное имя и возраст, — в запаснике было еще несколько вопросов, позволяющие сделать многие выводы, но она не торопилась спрашивать обо всем сразу. Первые два вопроса казались весьма стандартными, но для целителя они несли гораздо больше информации, чем могло показаться на самом деле. Например, вопрос об имени помогал понять как обстоят дела с памятью, да и в принципе осознаёт ли человек себя собой, или образ в его голове стёр уже и такое базовое понятие, как имя. Тот парень-дракон, например, забыл своё имя напрочь, и всегда называл себя именем какого-то, как потом выяснилось, известного дракона из какой-то маггловской книжки, которую он читал накануне происшествия. А еще он был уверен, что старше своего человеческого обличья лет на двести. Так что было совсем непонятно, что ответит ей на эти вопросы Шеймус. Быть может и он ее удивит.

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-04-18 13:32:44)

+2

6

Что отделят сумасшедшего от целого мира? Пожалуй, целый мир, в котором заперто его сознание. В котором он живет и умирает. В котором он обречён прибывать. Но наказание ли это? Он отделил себя от всего человечества. Возвел стену и спрятался, чтобы ничто его не касалось, но и чтобы он не коснулся ничего. Куколка бабочки. И некоторые готовы провести в ней жизнь, прожигая целый век.
Где же грань сумасшедшего, которую он прочертил, чтобы отгородиться от мира. Или может он захотел оградить мир от себя?
Есть ли в его действиях альтруизм?
Сознание - тонкая материя. Такая же неясная, как магия, струящаяся по венам. Почему кому-то подчиняется, а кому-то - нет. В чем разница? Почему кто-то сошёл с ума, а кто-то - нет? В чем разница? И связано ли одно с другим? Переплетается ли хоть что-то? Или это всего лишь квантовый набор неразберихи?..
Грань сумасшествия стремится к экстремуме деструкции. Сошёл ли Шейм с ума? И в чем смысл его философии мышления? Даже если отринуть эту побочную глупость целителей Мунго? У всего есть причины. Закрываешь глаза, когда хочешь спать, пьёшь, когда испытываешь жажду, кричишь, когда больно.
И у Шейми были причины. Всегда были, даже когда его руки согревало алое дыхание крови. Он не садист, он - искатель. И ему интересно, что будет дальше. Ему интересны границы, но не дозволенного, а возможного. Потому что дозволенное каждый определяет для себя сам. А возможности - объективны. И он знал, что может взять и выдавить глазное яблоко. У него бы не было оправданий. Волк не оправдывается, когда ловит оленя.
Сошёл ли с ума Шейми? Совершенно точно сошёл, ведь в конце концов, сходят с ума лишь те, у кого он есть.

Где грань безумия?
Шеймус проводит ее вдоль тел, поперёк. Он может изрезать ими человека, а после обнаружить, что это не грани, а нож. И оставаться равнодушным. Потому что все, что у него есть из чувств, застыло на поверхности: поверхностное очарование, отточенное и выученное, как дважды два; поверхностная эмпатия, сложенная из образов и подобий, за которыми он наблюдал; поверхностная мораль, ошмётками которой он иногда кормит с рук. В нем основательны манипуляция, бомбардировка давлением и абсолютная безнаказанность.
Он весь на краю. На краю точки невозврата. Стоит около горизонта событий. Ступит за него - пути назад нет. Сингулярность утянет в центр. А что там? Уничтожение.
Чувства невозможны. Чувства - какая-то глупая игрушка, конструктор для слобоумных. Сидишь, собираешь, разбираешь, подбираешь детальки, а лишние все равно остаются. На них потом наступишь в темноте и будет больно. И кто в этом виноват? Только ты. Потому что, поиграешься - убери. Но нет. Люди - идиоты. Оставляют поделки своей любви. Часто у всех наведу. Каждый может подойти и пнуть. Как снеговика разломать. Или песочный замок. Чувства нужно охранять, защищать. Колоссальная ответственность. И тут ты либо бойцовский пёс, либо готовься, что твою любовь сломают, выпотрошат, растаскают, глаза выклюют. Потому любовь слепа. Потому что она ранена. И уже не видит. Лишь чувствует. И чувство это - незримая тревога, которая спряталась в сладкой вате. Хорошо, Шеймус параноик. Иногда перфекционист. И ему бывает не по себе от того, что рядом с кем-то может быть невообразимо легко. Что рядом с кем-то сплело гнездо доверие, что там зародилось понимание и принятие. Он не верить в судьбу и прочую эзотерику, потому что все ответы о человеке можно найти лишь в нем самом. Можно спросить, а можно вскрыть.
Вот только Шейм не спрашивал. Деймон сам ему все рассказал. Сам все принял. Не факт, что понял. Он просто верит Шейми. Верит в его правоту и абсолют.
Это не чувства. Это не та любовь, которую принято обозначать классической. Это что-то на уровне днк, на уровне струн мироздания. В них переливается безмятежность и желание усмирить целый мир, удушить его, чтобы он наконец-то перестал кричать от боли, от страха, от войны, от неравенства, кризисов, голода, пандемии… чтобы мир перестал нарушать тишину и наконец-то дал Дею поспать. Ведь завтра он проснётся с важной миссией: выразить себя, превращая уродство мертвого мира в красоту.

А сегодня Шейм проснулся без Дея…  и все потускнело. Будто все, что с ним было до - какой-то потусторонний кинематограф. Помехи и мёртвый смех. Перед глазами бриллиантовое сияние и целая несуществующая жизнь вампира. Вампира уставшего жить в одиночестве. Вампира, чьей сердце - о чудо! - наконец-то забилось ради одной единственной. И пусть они плохо знакомы, но все это не важно. У них будет целая вечность, чтобы узнавать друг друга, открывать. Подбирать ключи. Ведь для любви не нужен лом. Нужна лишь пара клыков, живая кровь и это невероятные глаза напротив.
Сейчас Шейми не сходил с ума. Просто он был другим. И таким он мог бы причинить куда меньше боли и страха обществу.

Какой глупый вопрос. Шейми ещё в шестидесятых заметил, как люди любят на все вешать ярлыки. Вот он человек... Потому что больше всего похож на человека. Бедная Бет совсем не знает, что это овечья шкура на волке, чья пасть скалится в жажде крови.
На ее вопрос, он лишь неоднозначно пожимает плечами. То ли да, то ли нет. А ты как думаешь, малышка? Все не так просто. Разрежь ствол дерева, посчитай кольца, узнай его возраст. С плотью так не работает. Разрежь - увидишь кучу потрохов. Но ты можешь попробовать. Ведь он так устал. Устал не жить, а просто быть. Быть все эти десятилетия. Быть и думать, а для чего все это и к чему ведёт? Оказывается был в этом смысл. Смысл в тебе. И все это вело куда-то. Вело к тебе, Бет.

Она говорит ему лечь. И в ее голосе слышится требование. Такое ультимативное. Но это дразнит его. Он не хочет подчиняться. Не вампир, а сам Шейми этого не потерпит. Он привык, что если и подчиняться, то не он, а ему. Это аксиома, и она прорвется даже сквозь забытье.
- Нравится мне приказывать и диктовать свои условия? - он мягко улыбается, вкрадчиво. - Все эти «пожалуйста» и «спасибо» тебе не помогут, - Шейм медленно обходит ее, словно хищник и останавливается за спиной, кладя прохладные пальцы на плечо. И тут же меняется, словно забывает обо всем в ее присутствии. - Я расскажу тебе все, что захочешь, - он проводит ладонью по плечу к шее, поглаживая большим пальцем линию вены. - Если ты сделаешь кое-что для меня. Это солнце так утомляет… - ласково замечает он, лениво щурясь.

Эйнштейна ставил в тупик один вопрос: он сумасшедший или все остальные?
Какой вопрос ставит в тупик тебя, милая Бет?

- Я не хочу пугать, но если они узнают, кто я, то точно заберут тебя.

+2

7

Выбранная тактика разговора и тон голоса — явно были не подходящими, учитывая тот факт, что он не только не вернулся обратно в кровать, но и даже не соизволил ответить на ее простейшие вопросы. Больше того, он продолжал с завидным упорством нарушать ее личное пространство, и, откровенно говоря, в этом случае его спасал лишь тот факт, что она была целителем, а он — ее пациентом. К тому же на данный момент пациентом, который был слегка не в себе, если это можно было назвать подобным образом. В любых других реалиях, она бы уже весьма популярно объяснила ему почему он не имеет права к ней прикасаться. Но в этом была вся беда нынешней ситуации. Рамки социальной роли целителя значительно ограничивали ее.
Кроме того Элиза понимала, что чтобы разобраться и понять что же на самом деле происходит в его голове, ей придётся подыграть ему. И хочет она того или нет, им нужно взаимодействовать именно в том ключе, который позволит ему открыться ей. Беда с диагнозом «изменение сознания» еще и в том, что такой диагноз требует оперативности. Потому что, чем больше человек пребывает в своих фантазиях, тем сложнее будет вернуть его в реальность.
Пока что у Лиз не было не малейшей зацепки относительно того, кем он считал себя, ее и все окружающее их пространство. Она попыталась снова прокрутить в своей голове весь их странный разговор и зацепиться хоть за что-то. Но информации было удручающе мало. Единственное, что не давало ей покоя — его удивление тому, как бьется его сердце. Все это наводило на мысль, что все-таки человеком он себя не считает, ну или считает не в полной мере. Но пока что делать какие-то точные выводы было довольно сложно.
Эли делает шаг вперёд и оборачивается, снова увеличивая расстояние между ними, а заодно как бы невзначай убирая его ладонь с ее шеи, сделай она это чуть грубее его реакция была бы такой же, как и на ее попытку потребовать, чтобы он лёг обратно. Так что она старается действовать мягко, хоть ей и даётся это с трудом. К тому же, этот поворот даёт ей возможность снова оказаться с ним лицом к лицу. Так как она не знает, что творится в его голове, стоять к нему спиной, не имея возможности держать его в поле зрения, может быть весьма опасно.
Было ясно, что напрямую он разговаривать не хочет, а значит, ей нужно было зайти с другой стороны, поддержать его фантазию, окунуться в нее, и тогда, если ей повезёт, его ответы дадут ей куда больше информации, чем если бы он просто назвал своё имя и возраст.
— Это солнце так утомляет…
Я могу занавесить окна, если хочешь. Такое прекрасное создание, как ты, не должно страдать от подобных неудобств, — так как ни командный голос, ни мягкие увещевания не подошли, Эли пробует новую стратегию — лесть. Судя по его манерности и оборотам речи, это вполне может подойти. Ну а если нет, то она хотя бы проверит этот факт, и перейдёт к следующему пункту.
Кроме того, когда он начал передвигаться по палате, она заметила интересную особенность. Он светился не сам по себе, а словно отражал лучи солнца, пробивающиеся сквозь окно. Значит, если убрать источник света, вероятно его кожа и вовсе придёт в норму. Хотя это была далеко не самая серьезная ее проблема сейчас, ее все же интересовало: подобное физическое проявление побочного эффекта было как-то связано с его фантазиями, что сейчас кружили ему голову, или же это были абсолютно разные вещи. Ответ на этот вопрос сильно бы ей помог в последствие, но сейчас ее куда больше волновали другие важные моменты.
Если она хочет, чтобы вся эта ситуация сдвинулась в нужное русло, ей нужно приложить усилия, чтобы все же понять какие образы наводняют его сознание, заставляя вести себя тем или иным образом. Можно было бы предположить, что тут ей мог помочь и тот факт, что они были знакомы довольно продолжительное время. Но Шеймус всегда был тем, о ком ты никогда и ничего не знаешь наверняка, так что Лиз очень сомневалась, что их прошлые отношения, действительно, смогут помочь ей.
Она пропускает мимо ушей его ремарку на тему того, что если воображаемые кто-то узнают, кто он, то ее куда-то там заберут. Спрашивать на прямую так кто же он такой на самом деле, очевидно, было бесполезно. Куда больше ее интересовал другой момент. Он сказал, что расскажет ей все, если она что-то для него сделает. Она пока понятия не имела, что это может быть, но предполагала, что подобный торг может все же помочь ей выудить из него точную информацию.
Так что же ты хочешь? — спрашивает Эли, лучезарно улыбаясь, милая улыбка — тоже маскарад для ее лести, — Что я могу для тебя сделать?

+2

8

Он опускает к ней взгляд, грустно смотря из-под угольных ресниц.
Что же случилось, где та грация чувств? Где легкость доверия в переплетенных пальцах. В его холодных и ее тёплых, как дыхание весны.
Он искренне не понимает, почему она пытается провести между ними черту, когда они так долго стирали их.
Он ощущает незримую угрозу, которая подкрадывается из-за горизонта тенью грозовой тучи. Ещё немного и прольется свет острых молний. Что с тобой не так? Ему ты можешь рассказать все, разве нет?
Магия врученного сердца. Ведь на самом деле ни одно сердце, человека являющегося миру, не принадлежит ему. Оно не соткано во имя эгоистичных желаний. Нет. Оно пылает безупречным и чистым пламенея для того, чтобы чей-то очаг надежно сведённых ладоней приютил там твою любовь. Твои чувства. Каждую искру и каждый язык пламени. Сохранил от ветра и холода.
Разве не для этого мы любим? Что же с тобой не так?

Почему Бет, стоит ему сделать шаг ближе, делает два назад. В буквальном смысле спасается бегством. Бегством сдержанным, будто что-то ей мешает быть искренней перед своими желаниями. Его желания открыты. Он хочет ее. И больше ничего.

И если все это время он жил не для того, чтобы кончиками пальцев касаться ее пульса, если жил не для того, чтобы провести ладонью бархатную линию по изящному изгибу шеи, если не для того, чтобы заглядывать в глубокие глаза, на дне которых он видит звёздное море, если не для этого, то для чего? Если он жил все это время не для этого. То он больше не хочет этого тщедушного разочарования. Ему больше не интересно ни на грамм то, что разворачивается вокруг. Будь то жестокая война, оставляющая на кровавом поле лишь осиротевших детей и овдовевших женщин, будь это голод, прокатившийся бледным всадником по миру, будь это таяние ледников, ниспадающих пластами последних снегов, пусть моря обращаются в высохшие лужи, а пустыни - в кипящую бездну. Ему все равно. Ведь все это время он жил, наивно полагая, что его путь чего-то да стоит. Что путь, который он провёл через десятилетия достоин быть пройденным, ведь в конце жемчужина будет ему отдана. А теперь она смотрит на него так, будто он ошибается. Будто они ошибаются. Она в нем, он в ее чувствах. Какая боль столкнуться с безвыходной ситуацией. Столкнуться с ситуацией такой, выходы из которой совершенно его не устраивают.
Он смотрит на Бет, даёт ей шанс одуматься, но она лишь что-то шепчет о прекрасно создании. Шепчет, потому что он почти не слышит ее, окунувшись в разочарование с головой. Это, правда, тлетворно. Словно нож, пронзающий его между пятым и шестым ребром. Так точно могут ранить лишь те, кто знает, где больнее. Бет, ты знала. Ты делаешь больно. Нарочно.

Штора задернута. Словно занавес. Тут стало темнее, равно как и во взгляде Шейми.
Он медленно вздыхает, будто все это время и не дышал вовсе и ведёт по ней взглядом, пытаясь отыскать зацепки, улики ее непонятного поведению. Он протягивает ей метафорическую руку, но она почему-то не хочет быть спасенной из плена смерти. Пока что она ещё не понимает, что всегда была на мушке. Что вся ее жизнь, какой бы насыщенной, какой бы солнечной она не была, но ведёт в конечном итоге к грустному финалу несколькими фунтами под землю. Когда-нибудь она покроется поцелуями времени и лицо ее станет неузнаваемым. Когда-нибудь ее обнимет лебединый саван полупрозрачной скорбью и уложит в бархат дубовой гробницы. Ее запечатают, спустят те, кто любил ее больше всех, или кто так думал, а после зальют бетонной печатью,  веря, что вся эта суета окупается. Будто ее душа освободиться. Но как можно быть свободным, под слоем земли? Как можно быть свободным, когда тебя и нет вовсе. Боже, Бет, ты просто не понимаешь, что смерть тебе не к лицу.

Шейми смотрит на ее улыбку и хочет верить. Потому что если не верить ей, то кому тогда? Чему вообще стоит верить, если обмануть может даже улыбка?
Она отпечатывается на изнанке нефритовых глаз и западает прямо в душу. Так работает очарование - бескомпромиссно. И ты этим пользуешься. Пользуешься этой слабостью, этим кромешными помешательством. Этой любовью, сцеженной из ошибки. Но все-таки, какими бы ни были чувства, они имеют право на жизнь, не так ли?

Шейм пятится к двери. Да, их держат здесь потому что он - вампир, а она - человек. И они хотят исправить эту липкую подробность. Им не нравится, что целый мир подвергается опасности из-за пары чарующих глаз, из-за этой вот улыбки. Они бы хотели сделать ее одной из них, а он просто хочет, чтобы любой выбор, какой бы он ни был, но был принят ею. Тогда это и будет верный путь. И Шейм, пожалуй, готов принять любые его последствия. Лишь бы ее защитить.
Может она тоже этого боится? Может ей просто хочется защитить его? Но ему это не нужно. Он столько лет жил в этом комфорта. Если ее не будет - он лучше погибнет.

- Поцелуй меня, - ласково произносит он. Это даже не просьба, не желание, а искренность. Просто чувства, облеченные в слова. - Иначе я всех убью.

+2

9

В тот момент Эли сразу вспомнила слова Ванды о том, что целитель должен быть готов ко всему. Тогда она согласно кивнула, заявив, что прекрасно это понимает. На практике, всё оказалось немного сложнее. И когда понимание значения его вкрадчивых слов достигло ее сознания, она на мгновение оцепенела. Беда с такими пациентами в том, что ты никогда не знаешь, что на самом деле у них на уме. Их слова могут быть лишь шуткой изменённого сознания, а могут нести в себе реальную угрозу. Тот мужчина, считавший себя драконом, был не единственным пациентом с запоминающимися последствиями случайной халатности персонала Мунго. Было еще несколько. Например, парень, считавший, что врачи взяли его в плен. Механизм был тот же, случайное заклинание вызвавшее неустойчивость видимых образов и подмену реальности фантазиями. Но если мужчина-дракон считал, что всем и каждому необходимо знать о том, кто он на самом деле, то парень-пленник считал себя партизаном, а потому помалкивал о том, кто он, не желая выдавать свои воображаемые секреты своим воображаемым врагам. О том, насколько с ним не все в порядке стало понятно лишь тогда, когда один из колдомедиков принёс ему успокоительное зелье и попытался дать выпить. Парень напал на него с ножом, который непонятно каким образом стащил на кухне во время завтрака. Благо нож хоть и выглядел стальным и внушающим, на практике был очень тупым и весьма безопасным. Нож отобрали, парня обезвредили и пригласили легилимента. Вообще, после всего этого, Эли подумала, что им с Вандой стоит обсудить изменение процедуры лечения людей с подобным диагнозом. Если легилимент будет присутствовать при первом же осмотре пациента вне зависимости от тяжести диагноза, это может значительно снизить риски. Например, она бы уже сейчас знала, кем считает себя Шеймус, и насколько реально опасной может быть его угроза.
Лиз окинула его взглядом, пытаясь оценить риски на глаз. Насколько он, в действительности, опасен для других, себя и для нее, учитывая, что она оставила свою палочку в кабинете? Мерлин, надо перестать быть такой забывчивой.
Палочки у него под рукой не было, это радовало. В руках тоже ничего, да и вряд ли он успел припрятать что-то в палате. Тем не менее он намного крупнее ее, и при желании может применить силу. Эли давно его знала, и знала на что, он может быть способен. Изменённое сознание добавляет новые образы, но, как правило не стирает старые черты, напротив лишь усугубляя некоторые из них. Вполне возможно, что в случае чего ему хватит сил и эмоциональных образов для того, чтобы решить напасть на нее. Хотя пока что ее куда больше интересовал тот факт, что пока она здесь, он тоже остаётся в палате, а значит угрозы для других нет. Пока что.
Но будет ли она, когда Лиз откажется от поцелуя? А она ведь откажется, и тут у нее масса очевидных причин, начиная от замужества и заканчивая тем, что целитель в принципе по всем этическим и не только правилам не может вступать в подобную связь с пациентом. Но она прекрасно понимает, что ее отказ может спровоцировать ответные действия. И судя по его обещанию, действия могут нести в себе реальную угрозу.
Ещё не было десяти, а утро уже началось с этического выбора, не плохо, правда?
Что ж. Исходя из всего этого у нее оставался лишь один вариант. Стать частью его фантазии, которая отчего-то зациклилась именно на ней.
Я бы хотела этого, очень, — улыбка по-прежнему не сходит с ее лица, но теперь уголки губ чуть опускаются вниз. На ее лице отображается неподдельная грусть. Спасибо всем этим бесконечным светским приемам, на которых она отточила свои фальшивые эмоции до той степени, что никто не мог обвинить ее в неискренности, когда она этого не хотела. Для большей правдоподобности она все же решает, что им необходим физический контакт. Так как до этого он довольно активно проявлял потребность в тактильности.
Эли берет его за руку, которая на удивление оказывается очень холодной, делает шаг ему на встречу, доверительно заглядывает ему в глаза.
Но я не могу. Я связана проклятьем, — выдумывать на ходу не так уж сложно, хотя будь у неё чуть больше времени она бы, конечно, придумала что-то получше. Но, как говорится, чем богаты. Просто первым, что ей вспомнилось, были почему-то разные маггловские сказки, которые очень любили считать поцелуй панацеей от всего на свете. Поцелуй и она проснётся, поцелуй и лягушка превратиться в принца. Так кто сказал, что не может быть наоборот? Что поцелуй может не излечить от проклятья, а наоборот спровоцировать его.
Пока она делает театральную паузу, успевает свободной ладонью залезть в карман своего лимонного халата. Обнаруживая там то, что может ей пригодиться. Иногда забывчивость все же бывает полезной. Ведь в халате лежало две небольших скляночки со снотворным зельем. Вернувшись с конференции, она обнаружила, что дома закончились все снотворные зелья, которые Калеб пил перед сном. Он делал это не всегда, так как привезённый ей артефакт в виде ловца снов отлично делал своё дело. Однако, Лиз по привычке держала дома небольшой запас, который почему-то успел раствориться за прошедшие десять дней. Бёрк ничего толком и не сказал, лишь отшутился, что просто не мог без нее заснуть, и ей ничего не оставалось, кроме как просто пожать плечами и решить сварить ему еще парочку на всякий случай. И так как сегодня она пришла на работу чуть раньше необходимого, то успела воспользоваться местной лабораторией, чтобы сварить зелья.
Теперь было бы неплохо найти предлог, чтобы заставить Шейма выпить одно из них. Когда он заснёт, она сможет спокойно со всем разобраться. Не рискуя ни им, ни другими, ни собой.
Поцелуй заставит тебя потерять рассудок, или вообще убьёт, и меня тоже, — выдыхает Лиз, чуть дрожащим голосом, параллельно думая, что стоило бы придумать и озвучить еще пару кар, чтобы уж наверняка, — Ты этого для меня хочешь? Потому что я никогда не захотела бы такого для тебя. Ты стал так важен для меня, я сейчас это понимаю. И я не могу этого допустить.
На свой страх и риск она делает еще один шаг к нему навстречу, пытаясь заслужить его доверие. Затем запускает руку в карман халата и достаёт оттуда склянку из темного-алого стекла, и хотя само по себе зелье имеет слегка золотоватый оттенок,  если смотреть через стекло, кажется, что оно имеет насыщенно красный цвет. Учитывая его консистенцию выглядит так, будто она предлагает ему выпить немного крови. Впрочем в ее фантазии это вовсе не кровь, а нечто совсем другое.
Только это даст надежду на то, что проклятье минует нас. Если ты выпьешь, я смогу тебя поцеловать. Но только так. Никак иначе.
Она готова иди ва-банк, в надежде, что это заставит его выпить зелье. Если все получится, будет решена половина проблемы. Ну а с обещанным поцелуем она что-нибудь придумает. Или нет. Или просто понадеется, что он заснёт раньше, чем потребует плату.
— Мы ведь оба хотим этого, правда?

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-04-22 13:04:52)

+2

10

Она бы хотела этого. Очень.
Но что есть желание, если оно беспомощно перед обстоятельствами? На каждую силу найдётся равная сила противодействия. И если она чего-то хочет, то это обязано стать реальностью. Возможно, нужен тот, кто просто оставит сомнения, откинет прочь шелуху страхов. И просто сделает, не попытается, а именно сделает. Потому что кто-то должен совершить этот акт почти библейского самопожертвования для того, чтобы чья-то мечта обросла настоящим. Кто-то должен сделать первый шаг и вдохнуть эту жизнь. Кто-то должен сплести эту мечту, даже если плести он ее будет, расплетая себя.
Существуют ли желания, ради исполнения которых стоит умереть? Но если подумать, то умирать за что-то просто. Сложнее - жить ради чего-то. Ради кого-то. Потому что жизнь - это бесконечная череда гибелей и воскрешений. И он был мёртв, пока в его жизни вдруг не появилась она. Так что раз она эту жизнь подарила, вправе распоряжаться, как вздумается. Даже потратить на исполнение желания. Разве не к этому все шло? Он потерял смысл всего. А сейчас вспомнил, что существуют желания. Желать чего-то и пытка, и сладость. Возможно, само желание приятнее получения желаемого.
Просто вопрос даже не в желании. А в вопрос в ней. Вопрос в том, что составляет ее. Что складывает на ее губах улыбку и блеск в глазах, что заставляет ее просыпаться каждое утро и засыпать ночью. Что движет ее, какие силы? И как много их остаётся? И сколько ещё пути предстоит пройти? Вопрос не в исполнении желания, а насколько ей это важно. Это может быть прихоть. Мол, Шейми, хочу чай с бергамотом или хочу спать под одним одеялом. Или это может быть что-то весомее. Что-то без чего дальше двигаться все сложнее, будто в зыбучих песках. Будто бежать во сне. Или под водой. Он просто хотел, чтобы идти туда, куда она поставила стрелку компаса жизненных ориентиров, ей было просто.

Жизнь каждый раз убеждает его, что просто не бывает. Неясно, что это за странная прихоть вселенной, но Шеймус верил в эгоизм зла. Потому что дрянь всегда находила его. Ее тоже. Теперь нашла их.
Что за проклятье? Это вгоняет его в ступор. Когда это случилось и кто это сделал?
Эти ее слова имели свойства булавки, в то время как понимание превратило его в бабочку. И все вместе пригвоздило к стене, распяло, оставляя засыхать, чахнуть. Вселенная собирала коллекцию. Вот в чем шутка.
И дело даже не в поцелуе. Это всего лишь приятная банальность, без которой можно жить. Запрет на поцелуи - это не запрет дыхание. Кто мог это сделать и почему она не сказала раньше? Что-то подсказывало, что происходящее теряло какую-то целостную конструкцию, напоминая ватную неспособность собрать реальность в кучу. Все было не так с того момента, как он открыл глаза. Он не думал о том, где он. Потому что Шейми это казалось не важным. Он так устал жить. Это все, что он знал. Он устал быть бессмертным, устал делать больно и пить человеческую кровь. И ждал ее. И вот она здесь. К чему все эти проклятия? Откуда они? Это не правильно!

Шейми задумчиво смотрит в сторону. Будто в этих скучных шкафах есть что-то интересное, будто в этом постельном белье, в этом окне и ее странном лимонном халате можно найти ответы. В нормальном состоянии ему бы не составило трудностей сложить все эти слагаемые и получить ответ. Но сейчас в голове все стянуло бензиновой пленкой. И ему казалось, что каждый элемент, окружающий его, уместен. Даже этот странный лимонный халат. Такой яркий, словно бы приманки в толпе пастельных оттенков. Он задерживает взгляд на ярком цвете. Шейм не любит такие оттенки. Они вызывают тревогу. Особенно этот лимонный цвет. Этот желтый цвет. Какой-то фантасмагорический. И болезненный.
Он поджал губы, копаясь в собственных мыслях. Там была неразбериха и какая-то неясная рекурсия. Он всегда возвращался к одному и тому же. К любви к ней, к бессмертию. И ничего нового не происходило. Какой-то компост сознания, застоявшийся и, должно быть, испортившийся...

- Я бы никогда не сделал тебе больно, - осторожно произнёс Шеймус, ласково смотря, не без беспокойства. Потому что ее слова оставили тревожный выхлоп прямо в сердце. Он налетом  размазался и приносит боль. До тех пор, пока в сером свете Бет не обнажает колбочку, в которой что-то алело. Шейми вопросительно смотрит. Кровь? И как она сможет им помочь. Он не понимает, но объяснений не просит. Если она уверена, то ему просто нужно ей поверить. И сделать, как нужно.

- Хорошо, я выпью эту кровь, - Шейм забирает стекляшку, открывая. Ему кажется, что все плавится в его руках. Какая-то непонятная сублимация. И он переводит к Бет взгляд, будто что-то хочет услышать. Смотрит и думает, если проклятье на ней, то почему выпить все это нужно ему? Может она о чем-то не договаривает. Может боится?.. И вдруг внутри Шейми будто что-то оборвалось. Теперь все понятно. Понятна ее отстранённость. Она готовилась к этому моменту. Теперь ему кажется, будто у них один спасательный круг на двоих. И Бет решила, что утонет. Вот глупышка, он не позволит ей этого. Но и одну не оставит.

Шейм выливает «кровь» себе в рот, ощущая на языке неприятный вкус, но знакомый. И думает, удивительно, но это не кровь. И он ошибся. Он мог во многом ошибаться, но только не в любви у ней. Ее рука так тепло касалась его руки, это приятно. Голова идёт кругом. Это потому что она так близко и так искренне. Шейми приобнимает ее за талию, бескомпромиссно притягивая к себе, ласково, но настойчиво прижав, сокращая расстояние между ними до невозможности. Будто даже атом водорода не смог бы протиснуться. Высвобождает руку из ее пальцев и кладет на ее безупречное лицо, ощущая под подушечками пальцев бархатная кожу. Направляет Бет, нарочно заставляя поднять лицо к нему. И целует, в удовольствии прикрывая веки, которая вмиг потяжелели от томного желания. Целует, заставляя ее выпить эту недокровь, чтоб спасти от проклятья.

Ты ещё скажешь спасибо.

+2

11

- Если, конечно, Вы не против, – говорит он.
У целителя Джонсона родился сын и отеческий долг требовал его присутствия рядом с женой в то время, как решать возникшие с его двухдневным отсутствием проблемы предстояло Ванде. Об этом он сообщил ей воспользовавшийся каминной сетью, закончив пламенную речь вежливо-нейтральным: «Если, конечно, Вы не против». И что, спрашивается, она могла ему ответить?
Проблемы начались еще вчера, сразу по прибытии с конференции выяснилось, что доклады о состоянии дел в отделении которые ей ежедневно направлял ее заместитель во время конференции оказались и в половину не такими информативными как должны были быть. Неизвестно на что он надеялся. Уладить все вопросы самому, не спросив совета? Показать, что он способен удержать все происходящее в отделении под контролем?  Как бы то ни было, Ванда не сомневалась, что результат получился диаметральный ожиданиям. Вторым ударом стал не вышедший по состоянию здоровья, подхватил на старости лет магическую ветрянку, целитель Уайт. Ванда считала его одним из самых компетентных сотрудников и рассчитывала на его помощь по приезду, но отказать в больничном, конечно же, не могла. Целитель Джонсон поспешил отпроситься на вторую половину дня в связи с беременностью жены. Апофеозом радостных известий стал младший целитель Брукс, который в состоянии легкого алкогольного опьянения наткнулся на нее в коридоре пятого этажа и начал изливать душу. Ванда так и не поняла кто его бросил и за что, но решила разобраться с данной проблемой позже и, в данном случае, с облегчением отпустила горе-целителя домой на прощание отобрав у него флягу с огневиски.
Она раздала задания оставшимся целителям, перераспределила пациентов, ознакомилась с результатами последних анализов, просмотрела историю болезни вновь поступивших, написала краткий отчет о выступлении на конференции. Когда она закончила на часах было четыре утра, но спать совершенно не хотелось. Решив, что уже давно не рабочее время она допила вполне приличный огневиски, мудро отобранный ранее у сотрудника, и на пару часов погрузилась в процесс приготовления Бодрящего зелья. Физическая работа является лучшим рецептом для перезагрузки умственной, да и нарезание ингредиентов для зелий всегда действовало на Ванду медитативно.
После разговора с целителем Джонсом Ванда поняла, что сегодня легче не будет и пыталась присутствовать везде и сразу, контролировать все, что она успевала контролировать и с облегчением отметила, что ситуация оказалась не настолько критичной как она предполагала в начале. Судя по всему, диагностику новоприбывшим больным провели вовремя, лечение назначили, эксцессов не наблюдалось. Последнего на сегодня больного, которого Ванде предстояло проверить, перераспределили Элизе, и Ванда расслабилась окончательно. Элиза зарекомендовала себя серьёзным и добросовестным сотрудником, а значит все должно быть под контролем.
Увиденное в палате повергло Ванду в шок и легкий ступор. Сначала она заметила свечение, исходившее от стоявшего перед ней молодого человека, немного приглядевшись стало понятно, что его кожа, словно кристалл отражала лучи солнца, поступающие в палату через окно. Сразу следом Ванда обратила внимание на странную позу светящегося пациента и подозрительную близость Элизы к нему. Для того чтобы мозг свел все элементы картинки воедино потребовалось еще несколько мгновений. Пара перед ней просто-напросто самозабвенно целовалась. Совсем с ума посходили, - как-то меланхолично подумала Ванда и резким ударом захлопнула дверь позволив той издать громкий звук. Хлопок двери, оповестивший о присутствии еще одного человека в помещении, кажется, вывел Элизу из транса, и она с громким «Ой!» отскочила от пациента. На последнего, к вопиющему раздражению Ванды, хлопок не подействовал ровным счетом никак. Он так же продолжал тянуть руки, губы и любые доступные ему части тела к Элизе и, конечно, продолжал раздражающе светиться.  Элиза смотрела на нее расширенными то ли от страха, то ли от шока (а возможно от возбуждения?) глазами и переливалась всеми цветами герба небезызвестных почитателей девиза «слабоумие и отвага». Даром, что Рейвенкловка, - как-то разочаровано подумала Ванда. Глаза Элизы метались от Ванды к пациенту и обратно, нездоровый красноватый румянец начал заливать шею, что особенно гармонично смотрелось в золотых лучах заходящего солнца.
- Целитель Бёрк, потрудитесь объяснить, что тут происходит, – обманчиво-спокойным тоном попросила Ванда. – И, пожалуйста, четко и по делу.
- А Вам, молодой человек, советую лечь обратно в постель, – обратилась она к пациенту.
Не стоило расслабляться раньше времени.

+2

12

Не зря говорят, что изменение сознания не только создаёт новые образы в голове человека, но и ложится на основу его личности, подчеркивая самые выраженные черты его характера, пользуясь ими, усугубляя их. Поэтому чертова смекалочка Паркинсона, которая и в обычное то время работала до невозможности изощренно, смогла обхитрить ее и в этот раз. Да так, что Эли не успела ни глазом моргнуть ни даже глотнуть воздух ртом перед тем как вдруг ощутила, как парень настойчиво впился в ее губы, и не дав ей даже малейшего шанса отпрянуть, тут же влил в неё остатки снотворного зелья. Золотая жидкость на вкус оказалась немного сладкой и одновременно терпкой, с привкусом дикой ягоды. Бёрк любил когда у зелий был подобный вкус, потому что именно ягода перебивала сомнительную вкусовую гамму всех других ингредиентов. В этот раз это была смесь из красного, желтого и зеленого сортов крыжовника. Эли всегда удивляло, почему именно при добавлении этих ягод жидкость приобретала такой насыщенно золотой оттенок. Предполагала, что это именно желтый крыжовник почему-то перебивает все остальные цвета, но каждый раз забывала спросить об этом у Невилла. Сейчас ее мысли будто намеренно концентрировались на такой несущественной вещи, как вкус зелья, видимо защитные механизмы старательно пытались защитить ее от осознания того, что же все-таки на самом деле произошло в эту самую секунду.
Потом она будет несколько раз прокручивать все случившееся в голове, пытаясь понять был ли у нее шанс избежать такого поворота событий. Была ли она виновата в этом, потеряла ли она ту часть концентрации, что позволила бы ей успеть оттолкнуть его до того, как все случилось. Ведь когда он взял в руки склянку с зельем она почти поверила, что все обойдётся и она все же смогла перехитрить образы в его голове. К конечному выводу в этом вопросе она так и не пришла. Она не хотела этого — это да. Он был сильнее ее и к тому же не совсем в себе — тоже верно. Но была ли параллельная вселенная, где она смогла бы избежать этого поцелуя и его последствий — она не знала.
В любом случае, что сделано, то сделано, хотя ей кажется потребовалось ещё какое-то время, чтобы все это осознать. Может быть дело было в том, что снотворное зелье уже начало тормозить ее мыслительные процессы, может быть в том, что она просто настолько опешила от произошедшего, что не могла прийти в себя.
В любом случае, финалом этого апофеоза стала зашедшая в кабинет Ванда. Что ж Эли могла понять ее реакцию. Не зная всей предыстории перед ее глазами предстала ее замужняя сотрудница, целующаяся с пациентом. Размышляя об этом чуть позже Эли подумала, что на самом деле ей повезло, что кто-то зашёл и что это была Ванда. Во-первых, именно ее появление помогло отвлечь Шейма, в результате чего ей, наконец-то, удалось оттолкнуть его от себя и вырваться из его хватки. Во-вторых, учитывая, что и Лиз и Шейм наглотались снотворного зелья, а ее масса тела была значительно ниже его, она бы вырубилась первая спустя две минуты. Что было бы дальше, не окажись рядом Ванды? Никто не знает. Плюс могла зайти не Ванда, а кто-то другой. Кто угодно кому было бы дело не до неё самой, а до этой весьма пикантной сцены. Она уже так и видела заголовок статьи «Измены и разврат в Мунго. Как на практике выглядит индивидуальный подход к пациентам?».
Впрочем, Шейму тоже повезло, что Ванда зашла вовремя. Потому что не смотря на то, что из-за зелья, голова у Лиз уже начинала работать плохо, желание дать пощечину было заложено где-то на уровне рефлексов. И только появление Ванды в сумме с ее уже плохо соображающей головой, уберегло его от следа ее ладони на щеке.
В любом случае, все это давно пора было заканчивать. Эли знала, что у нее в запасе минуты две от силы, а значит надо было действовать быстро.
Миссис Блэквуд, извините, я не могу сейчас, я Вам все обязательно объясню чуть позже, пожалуйста, останьтесь с ним, он выпил снотворное зелье и уснёт минуты через три-четыре, — выпалила Лиз, и не обращая внимание ни на что больше вылетела из палаты, надеясь успеть к фармацевтам, чтобы вовремя выпить нейтрализующее зелье, а потом, наконец, разобраться с причинами всего случившегося.

+2


Вы здесь » HP Luminary » Story in the details » Ты — мой личный сорт..ну, вы поняли


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно